— Что нам их страна! Нам бы их заботы. Скажи лучше, а вот эти заплатки на локтях тебе ставит домработница?
— Не, заплатки казённые. Хотя это, конечно, дурной вкус — покупать пиджак с уже готовыми заплатками…
— Ну хорошо ещё у тебя дырок нет на джинсах, заранее сделанных.
— Ещё чего! Мне двадцать лет, что ли?
— А подсмотрел ты пиджаки твидовые у Аксёнова, правильно?
— Нет! Вася тогда не носил твидовых пиджаков.
— А как же эта история, что он приехал с Запада в пиджаке и Олег Табаков спрашивает его: «А знаешь ли ты, Васятка, как твой пиджак называется? Не знаешь? Твид!»
— Эта история неправильная.
— А теперь правильный ответ!
— Вася вернулся из загранпоездки. И в ВТО встретил Табакова. И Табаков его спрашивает: «Ты знаешь, как называется этот пиджак?» Вася говорит: «Не знаю, но знаю, что такой пиджак есть у Михалкова Сергея Владимировича, только тот его купил за четыреста фунтов, дикие деньги, а я — за пятьсот». Табаков говорит: «Ты за пятьсот купил, а как называется, не знаешь. Называется это твид». И что такое твид, я знал ещё до Аксёнова! Я же певец пуговиц.
— Значит, ты в своей жизни купил все тряпки, на которые замахивался.
— Ну, более или менее купил…
— Слушай, а кто самый известный из твоего окружения? Аксёнов? Ему больше всех славы досталось?
— Ну, ты даёшь — из моего окружения! Где Аксёнов и где я. Я был его младший приятель. Но, конечно, Аксёнов — успешный человек. Сверхуспешный! Всё сделал, что мог.
— Сколько он прожил?
— Семьдесят шесть. Из них полтора года провёл в коме.
— Это не очень успех… Но он фактически приехал на Васильевский остров умирать. Сдержал обещание, которое дал другой человек.
— Они пятнадцать лет не разговаривали! Так что ни к месту ты упоминал Бродского.
— Гладилин ещё успешный и счастлив.
— Толя погрузился в другую жизнь: внуки, дети…
— Видишь, он занимается внуками. А у нас с тобой даже и внуков нет… Ну и пенсия у него в десять раз больше твоей! Успех, чего уж там. А что Войнович? Уехал и вернулся. Что у него со славой?
— Ну, как-то фигурирует где-то. Писатели, которые уехали, — литературной судьбы у них дальше не было. Случай Бродского — отдельный. Уехал и после вернулся Владимов, и даже получил премию за книгу «Генерал и его армия». Я не уехал сознательно, потому что я считал: отъезд меня похоронит окончательно, как он похоронил почти всех уехавших. Нечего там, на Западе, делать русскому писателю, ему скучно там. Потому что там нет русского языка.
— А Шишкин? Он себя прекрасно чувствует в Швейцарии.
— А у Шишкина там два с половиной человека читателей.
— А «Нобеля» ты хотел бы получить?
— Неплохо бы…
— Ну, ты бы всё равно профурлил бабки.
— Это точно… Бунин за пять лет всё просвистел.
— Но, как бы то ни было, если б при Советах тебе сказали, что ты будешь жить в особняке со слугами, с шофёром…
— Что ты несёшь? Если бы мне в молодости сказали, что меня в Болгарию выпустят, я бы тоже удивился. Если бы советская власть не накрылась, жил бы я плохо: был бы инженером в Днепропетровске, получал бы копейки.
— Ездил бы в Крым…
— Не думаю, что денег хватило бы. Никуда б я не ездил. Сидел бы дома и пил бы со страшной силой водку.
— Тебе этого и сейчас никто не запрещает. Зря ты про то, что нет в жизни счастья. А на самом деле жить стало лучше, жить стало веселей! Короче, я понял, что у тебя есть всё для счастья, но ты не желаешь им наслаждаться.
— А ты помнишь, что человек создан для счастья, как птица для полёта? Там есть одно слово пропущенное: «как птица курица». Это я добавил. Курица — гордая птица…
— Тебе вот в чём повезло: что твой отец в 1943 году приехал с фронта на побывку и зачал тебя. А потом, уехав на фронт, после войны вернулся!
— Ну да. Все мои ровесники — безотцовщина, это правда. А мой отец вернулся. А после, пережив рак и лучевую болезнь, не умер. Потом ещё раз рак — и опять не умер.
— Значит, говоришь, у тебя нет счастья. Несмотря ни на что. Может, ты просто капризный и слишком требовательный?
— Я не капризный и не требовательный. Я просто недоволен жизнью. Все отдельные составляющие счастья присутствуют, а в целом, когда складываешь, счастья нету… А ты знаешь, что такое «нет счастья в жизни»?
— Тюремная наколка. Это я тебе говорю как автор тюремной книги «Русские сидят».
— Да! Наколка. И больше это ничего не означает…
— Чего ж тебе не хватает, чтоб ты чувствовал себя счастливым?
— Я расскажу тебе о своём представлении о жизни. Ну, не счастливой жизни, но успешной. Значит, так. Живёшь в спокойном, тихом месте. Не нужно никуда ездить каждый день. Просто живёшь и каждый день пишешь. Одну страницу. А утром следующего дня приезжает курьер (у меня представления старые), забирает эту страницу, и на мой счёт немедленно капает двести долларов.
— Двести за страницу!
— Если меньше, то мне не хватит… А пока мне предлагают пятнадцать тысяч рублей за шесть страниц.
— Но ведь «Всё поправимо»? (Название одной из книжек Кабакова. — Прим. авт.)
— Ты сумасшедший. Мне семьдесят пятый год!
Беседовал Игорь Свинаренко
