Анатолий Малкин: «Москва – источник человеческой радиации»


– Вы довольно внезапно стали писателем и поэтом (Анатолий Малкин выпустил книгу стихов и три книги прозы. – Прим.). Что вас сподвигло?

– Для начала меня здорово тряханула история развода с Кирой Александровной. Неожиданно пошёл текст. Начинал-то я писать давно, лет сорок назад. У меня до сих пор лежит три фантастических рассказика и сказки какие-то. Бросил. Тогда мне не надо было. А сейчас надо. Причём вначале это был поток сознания, а потом я уже начал структурировать. Говорят, даже какой-то писательский стиль выработался. Во всяком случае, Быков меня пару раз похвалил.

В начале, конечно, я описывал то, что было со мной. Потому что я-то, вообще, по своей жизни видел многое. Походил на атомоходах, на льдинах высаживался, был в разных местах. Не всю страну прошёл, но очень много видел людей. И это всё впечатления, которые внутри, они, видно, выплёскиваются. Вот я описывал, как поехал в экспедицию, – там, значит, адюльтер, какие-то амурные дела с редакторшей. Это всё мои внутренние, личные чувства. Это всё, что было недожито, недолюблено. Какие-то мои моменты. Как бы я реализовал какие-то моменты, которые были недожиты.

Анатолий Малкин и Кира Прошутинская— Какую роль в вашем становлении сыграла Кира Александровна?

– Огромную. Кира Александровна меня укоренила в Москве. Здесь выжить невероятно трудно, а уж состояться – тем более. Поговорка «Москва слезам не верит» – это же не образ, это правда. Москва не верит ни слезам, ни словам. Она верит только поступкам. Она уступает тем, кто поступает. Она как женщина, поддаётся тому, кто её оседлает. Она даёт большие возможности и всё остальное. Это место как Нью-Йорк. Мегаместо, с дикой энергией, невероятное совершенно. Знаешь, есть люди, которые всю жизнь прожили около атомной станции, переезжают и начинают умирать. А потом возвращаются к атомной станции и оживают, потому что радиации не хватает.
Москва – источник человеческой радиации. Это источник, который продуцирует человека. Плохого, хорошего – это уж куда тебя поведёт. Кира Александровна меня очень от многого и во многом удержала. Очень счастливо жили и работали долгое время. Пока вместе работали, было всё нормально. Потом, когда начала компания расширяться, начали расходиться.

«Без неё ни меня в нынешнем качестве, ни авторского телевидения точно бы не получилось. Она возникла в моей жизни так безусловно, будто это было не только кем-то очень давно задумано, но и рассчитано ровно на cтолько времени, пока нам захочется оставаться рядом. И почему-то кажется, что сделано это было кем-то не без расчёта: чувства чувствами, а вдруг и какая польза из нашей встречи получится, и мы придумаем собственное телевидение?

Как бы там ни было, жестокий случай устроил нашу первую встречу в редакции, где я нахально курил у окна, хотя это было запрещено. Совершенно неожиданно открылась дверь, вошла незнакомая, одетая в лёгкое шёлковое платье, рыжеволосая женщина, явно из московской породы победительниц, c холодными, надменными глазами, и, даже не повернувшись в мою сторону, так отчитала, что я пулей вылетел в коридор и долго ещё при встречах обходил стороной.

А потом в молодёжной редакции поднялась пыль столбом – начальство готовилось к очередному фестивалю молодёжи – кажется, на Кубе. Программу «Адреса молодых» в секунду перелицевали, добавили музыки, фестивальных новостей и переназвали в «Мир и молодёжь». Выходить в эфир нужно было очень скоро, и неожиданно меня соединили с Кирой. Подозреваю, согласилась она совсем не по приказу – в «молодёжке» силком никогда ничего не делали, и осторожности с расчётом в Кире тоже было достаточно.

Много позже я узнал, что она предварительно посмотрела мои предыдущие сочинения (над некоторыми потом долго подшучивала), но в целом, вероятно, что-то интересное и непохожее на других разглядела. И это кажется удивительным: я был тогда скандальным персонажем – резким, упрямым, правда, способным работать сутками. Впрочем, а как ещё было выжить в жестокой к первогодкам Москве? Думаю, что тогда, да и долгое время потом, она была и увлекавшимся, и предельно распахнутым жизни, но прежде всего – очень волевым, сосредоточенным человеком, человеком цели. Прежде она много работала на других, очень знаменитых. И, вероятно, наша встреча оказалась новым шансом. Стать первой».

(Фрагмент из неопубликованной книги Анатолия Малкина «Игра в телевидение»)

— Это подобие профессионального соперничества или, наоборот, нехватки общения?

Читать также:  Space girl. Интервью с Катериной Ленгольд

– Не, ну чего мне с ней соперничать? Я сейчас только стал ведущим. Я никогда не лез, я всегда был за спиной. Я всегда её как бы поддерживал, организовывал, выталкивал и всё остальное. Нет, просто у меня было много объектов, огромное количество объектов. А она работала на одной своей передаче. Она, конечно, как главный редактор участвовала и в этом, и в этом, и в этом. Но, во-первых, сил было не так много всё-таки. А во-вторых, главное внимание было сосредоточено на своей программе. Может быть, это и отталкивало. Ну вот как люди расходятся? Они просто постепенно перестают быть единым. А потом подумали-подумали, и оказалось, что могут друг без друга. Вот так происходит по жизни, к несчастью.

— Вы в какой момент себя ощутили телевизионным художником? Вы ведь пытались в театре начинать и вдруг нашли себя в телевидении. Когда осознали его как инструмент самовыражения?

– Как это у человека происходит?.. Я пару раз поставил спектакли в театре и понял, что боюсь актёров, не могу с ними работать. А на телевидении у меня лучше получается. Вдруг это придумал и это придумал. И понял, что у меня внутри есть что-то, что помимо меня – есть какая-то история, которая может выдумать что-то. Такое, что не могут выдумать другие. Причём мне казалось, что это просто. Вот в Мурманске делаю передачу о кино документальном: взял для декорации треногу, яуфы расставил (тяжёлые круглые баки для нескольких киноплёнок. – Прим.). А потом приходит на летучку один режиссёр вот с такими глазами: «Я тут зашёл в студию. Это же потрясающе!..» Я на него смотрю и думаю: он издевается? Обычно ведь как такие передачи делали на провинциальных студиях? Стол, стул и камера. Образа не было. А у меня оказалось образное мышление. Начал снимать, и начали какие-то вещи получаться. А потом поступил в Театральный институт в Ленинграде и попал в руки Давида Исааковича Карасика, ученика Товстоногова. Он мне мозги поставил на место.

— Каким образом?

– У него была своя удивительная методика. Он заставлял нас писать дневники о том, что мы видим в жизни, как это оцениваем, учил создавать в воображении целые картины живописные. Только с его помощью я понял, что такое режиссура, понял Станиславского, Мейерхольда, Вахтангова, Михаила Чехова… Уже в возрасте приличном, тридцать лет мне было, делали множество всевозможных этюдов, снимали курсовые. И я не скажу, что был из самых подающих… Ну, то есть он ставку на меня делал, но я его надежды не оправдал и к диплому оказался одним из худших. Не получалось. Я никак не мог понять, как ребята это придумывают, как создаются фильмы.

 – Что именно?

– Ну, там были ребята, на которых я смотрел как на пустое место: да кто ты такой? А он вдруг привозит такую работу, что я начинаю дико завидовать и спрашивать: слушай, ты сам снял? Как ты это придумал? Действительно завидовал до безумства, до желания повеситься у меня доходило, потому что обнаружил собственное бессилие. После диплома, абсолютно разочарованный, вернулся в Мурманск. Там у меня случился первый развод, настоящая семейная драма, я бросил всё и уехал в Москву. Работал в одной передаче, в другой, в третьей. И вдруг — чух-чух-чух – что-то начало получаться.

Читать также:  Отсутствие зрения – не помеха для артиста!

А потом вдруг постучался Ворошилов в аппаратную. Говорю: Владимир Яковлевич, что случилось? А он: можно я посмотрю, как ты монтируешь? У монтажёров вот такие глаза были! Он просидел со мной всю ночную смену, встал, руку пожал. Сказал: «Я не понимаю, как ты это делаешь». А я и не знал даже, что я делаю. Клеил чего-то. А после того, как он это сказал, я всё время начал возвращаться к этому разговору и думать: о чём это он? О том, что я быстро монтирую, или о том, что я истеричный? И вдруг понял, что есть некий способ взгляда моего, художественный, своеобычный. Только я могу это делать. А остальные это делать не могут. С этого момента началась уверенность. Потом придумал «12-й этаж», «Взгляд», «Пресс-клуб», «Времечко», ну и «Старую квартиру», конечно…

В тридцать семь лет я впервые попал в Москву. И с этого времени до семидесяти я как бы произвёл себя сам на свет. Это абсолютный продукт моей работы. У меня была бешеная энергетика и какие-то мечты. Я и сейчас сны вижу такие, что ого-го. Что-то там внутри живёт, какое-то существо, которое меня использует и с помощью меня что-то делает в этом мире. Я так думаю на самом деле. В 1982 году в Москве никто не знал, кто такой Толя Малкин. А в 2019-м знают очень многие. Просто есть за мной некий шлейф чего-то такого, что люди ценят. Я себя не предал за это время. Я не ушёл за деньгами, я не ушёл за постами, хотя были такие возможности. Я делал то, что мне казалось нужным делать, многое вложил в людей, много вложил в себя. Я произвёл себя на свет. Мне кажется, это было так.

— Вы заговорили о существе, которое в вас живёт. А какой-то сознательный двигатель, мотив у вас был? Жажда денег, самореализации, положения в обществе?

– Это вообще была бессознательная работа. Нет, конечно, я хотел кем-то стать. То есть у меня было полное ощущение, что я должен стать. Это внутреннее желание было. Я, конечно, очень внутри амбициозный и тщеславный, наверное, человек. Но сказать кем? А кем можно было в Мурманске стать? Я как вспомню, через что я прошёл с этим телевидением! Оно же в меня вросло. Четырнадцать лет там работал. Я его не любил жутко. Ты не представляешь, что там была за студия. По двенадцать часов в месяц я выпускал продукции. Это безумие вообще, работа на износ. Это же всё была советская пропаганда, советская публицистика. Художество было только в том, что я придумывал какие-то формы, отвлекал себя. Из всего этого надо было выскакивать. Институт и Карасик меня спасли.

— А когда в вас что-то щёлкнуло и пришла любовь к телевидению?

– Ну, когда первое что-то сделал, тогда и пришла. Не то что любовь. Я снял какую-то киношку, у меня был тогда дипломный проект. И был такой парень – актёр Серёжа Киселёв. Я его поставил за бугром и запустил камеру на скорости, чтобы рапид получился. И он бежал. И в этом фильме это был единственный кадр, которым можно было гордиться… Я на него потом положил музыку. Летит человек, а за ним солнце. С этого момента я понял – вот оно, понимаешь? Может быть, я про самого себя это снял. Это история про человека, который летит куда-то, а за ним встаёт солнце.