Пыль за кобылицей встала столбом, рыжая и густая, будто степь кровью исторгла. Я стоял у старого «Урала», солярку из бака сливал, и этот дикий конский топот врезался в тишину полудня как нож. Мустанг промчался так близко, что я почувствовал ветер и запах нагретой шкуры, а потом лишь звенящую пустоту и масляную лужу у своих ног. И в ней – темный, промасленный клочок бумаги.
Я поддел его ключом, вытер о сухую траву. Это была карта, самодельная, кривая, но с удивительной точностью выведены были контуры моего собственного двора с покосившимся сараем и старой яблоней. Но не было ни названий улиц, ни самого города вокруг – только мой участок, одинокая точка в чистом поле, и стрелка, ведущая от него куда-то на северо-восток, в никуда.
Соседский интерес
Вечером, заваривая чай, я положил карту на стол, все еще не веря своим глазам. Сосед Игнат, заглянувший за солью, замер на пороге, уставившись на листок. Его широкое лицо, обычно добродушное, стало вдруг каменным. «Где взял?» – голос его потерял всю привычную хрипловатую мягкость. Он не спрашивал, что это, он сразу понял. Я пробормотал что-то про степь и лошадь, но он уже не слушал, лишь тыкал толстым пальцем в точку моего дома. «Выбрось это. Слышишь? Сожги». Он ушел, хлопнув дверью, а у меня по спине побежали мурашки.
Ночью я не мог уснуть. Каждый шорох за стеной казался шагом, каждый скрип – чужим вдохом. Я боялся, что Игнат вернется не один, что его внезапная озлобленность – лишь начало чего-то гораздо худшего. А еще я боялся, что эта карта – не случайность, что кто-то знает о ней и уже идет сюда, чтобы забрать свое, и мне от этого не спрятаться даже в собственном доме.
По стрелке
На следующее утро я сел в машину. Любопытство пересилило страх, да и делать в поселке было нечего. Я ехал по пыльной грунтовке, сверяясь с самодельными ориентирами на карте: высохшая балка, одинокий курган, развалины кирпичного заводика. Пейзаж за окном точно оживал, подстраиваясь под линии на бумаге. Сердце колотилось где-то в горле – от тревоги и странного предвкушения.
Дорога уперлась в старую, давно заброшенную свалку сельхозтехники. Ржавые остовы комбайнов торчали из бурьяна, как скелеты допотопных зверей. Стрелка на карте вела прямо сюда. Я вышел из машины, недоуменно оглядываясь. Ничего. Никакого смысла. Лишь ветер гудел в проржавевших ребрах металла. Чувство полного провала сменилось новой, леденящей догадкой: а что, если это ловушка? Если меня заманили сюда, чтобы я сам привез им эту карту, и теперь они где-то здесь, за этими ржавыми щитами, ждут?
Ржавое открытие
Я уже хотел развернуться и уезжать, но нога наткнулась на что-то твердое в траве. Отшвырнув плеть дикого винограда, я увидел старый, почерневший от времени мотоцикл «Урал», завалившийся на бок. Он был тут давно, почти сросся с землей. И на бензобаке, счищая грязь рукавом, я прочел выцарапанные неровные буквы: «Игнат. Вор.» А чуть ниже, совсем свежая, глубокая царапина, будто от копыта – стрела, указывающая прямо на мой дом.
И тут все сложилось. Не моя это карта. Это карта Игната. Он что-то украл и спрятал здесь, много лет назад, а потом, видно, боялся ехать, забыл точное место или струсил. А карта, промокшая от дождя или росы, выпала у него когда-то, пролежала в степи годы, пока ее не подобрала и не принесла обратно к его дому та самая дикая кобылица. И теперь он испугался не меня, а того, что его старая тайна ожила и прискакала прямо ко мне во двор.
