Над старинным зеркалом в прихожей, в самом уголке, Пауковна аккуратно протянула свою серебристую нить. Я заметил это утром, собираясь на работу. Просто паук, подумал я, пусть живет. Но вечером, глядя в это же зеркало, я вдруг отчетливо вспомнил обещание, данное десять лет назад. Обещание, которое, казалось, навсегда стерлось из памяти. Я стоял и не мог оторвать взгляд от своего отражения, в котором читалось что-то чужое, а тонкая нить над головой мерцала в свете лампы, будто проводник забытых сигналов.
Обещание было конкретным и тягостным: я клялся старому другу детства, Лехе, что мы обязательно встретимся ровно через десять лет на заброшенной даче за городом, где провели последнее лето. Дата была – сегодняшний вечер. Я не думал об этом годы, жизнь шла своим чередом, но теперь воспоминание вонзилось в сознание с такой яркостью, будто это случилось вчера. Я даже почувствовал запах хвои и старого дерева, который всегда витал на том чердаке. Это было не просто напоминание; это был зов.
Необъяснимый звонок
На следующий день я получил смс с незнакомого номера: «Жду в семь. Не подведи». Сердце упало. Я перезвонил – номер не существовал. Вечером, моя кружку у раковины, я увидел, как по кафелю побежала трещина – тонкая, почти невидимая, от края к центру, повторившая точный изгиб паутины над зеркалом. Я отшатнулся. Мой страх был двойным: я боялся, что это капкан, что Леха давно исчез, а меня затягивает что-то необъяснимое. И сильнее всего я боялся самого места – той дачи, с которой были связаны не только светлые, но и темные, закопанные глубоко в памяти воспоминания.
Я не выдержал и поехал. Старая дорога была разбита, и машину бросало на ухабах. Каждый стук колес отдавался в висках. Я боялся, что найду там пустоту, насмешку над своим внезапным помешательством. И одновременно боялся, что найду его – того мальчика, каким мы были, и ему придется отвечать за все годы молчания и невыполненного слова. Дача предстала мрачной и просевшей, но в одном из окон мерцал тусклый, желтоватый свет.
Свет в окне
Дверь скрипнула и отворилась сама, прежде чем я успел до нее дотронуться. Внутри пахло пылью, прошлым и… пирогами. Это был тот самый запах из детства, запах стряпни его бабушки. Я услышша шаги наверху, на том самом чердаке. Сердце заколотилось. Я почти физически ощущал, как обещание, эта эфемерная нить, натянутая между прошлым и настоящим, вот-вот лопнет, и последствия будут необратимыми. Я сделал шаг вглубь дома, и дверь захлопнулась за моей спиной.
На чердаке никого не было. Только в центре, под единственной лампой без абажура, стоял старый кухонный стол, а на нем – конверт. Рядом с ним на дереве сидела та самая, моя домашняя Пауковна, и ее новая, только что сплетенная паутина переливалась всеми цветами радуги в свете лампы. В конверте лежала старая фотография: мы с Лехой, нам по пятнадцать, и с обратной стороны моей же рукой было написано: «Вернуться сюда, когда Венера завершит цикл». Я не астроном, я никогда не следил за планетами. Но тут я все понял.
Обещание было не только моим. Его дал и Леха, но он не мог его сдержать. Он умер в автокатастрофе через год после нашего разговора. Его мать, которая так и не смогла продать дачу, все эти годы по старой привычке пекла те самые пироги и иногда включала свет, словно ждала. Она и отправила мне смс со старого, уже отключенного телефона сына, найдя его в вещах. Паутина над зеркалом, трещина на кафеле, мерцание – это был не мистический зов, а цепь случайностей, которая, как шестеренки, сцепилась с моей внезапно проснувшейся памятью. Прогрессия Венеры, о которой я когда-то вычитал в журнале и бредил ею… она просто стала метафорой, точкой отсчета, которую мое подсознание наконец-то вычислило. Я приехал не по зову потустороннего, а по зову собственной забытой клятвы, которую кто-то все еще ждал.
