Сергей Шнуров: «Что написано Шнуром, не вырубишь топором»

— Кроме музыки какие ещё схемы пришли в твою светлую голову?

— Музыка – узкое понятие. Посмотри, сколько вокруг музыкантов, а у кого из них есть деньги? Да я и музыкой не особенно занимаюсь. У меня комплексный подход. Хотя я не назвал бы себя продюсером. Это подразумевает внешнее управление, а я нахожусь внутри комбината: являюсь генеральным директором, начальником цеха, мастером линии. Я фабрикант, который следит, чтобы не было забастовок.

— Думала, ты мне сейчас про творчество начнёшь!

— Ты общаешься со всякими дураками! Я как услышу словосочетание «творческая личность», думаю: «П…а!» — и сразу убегаю.

— Везёт тебе. А почему у вас в группе никогда не было продюсера?

— А зачем? Я понимал, что существует система под условным названием «русский шоу-бизнес». Если ты двигаешься линейно и играешь по правилам: не материшься, добиваешься ротации, общаешься с сильными этого мира, то всё идёт по накатанной. Но мне «короткие» деньги не интересны. Я считал, что эту систему можно обойти и взломать. Так что перед тобой сидит хакер, который грохнул шоу-бизнес.

— Ты самонадеянный парень!

— Самое интересное, что для этого не было никаких предпосылок: ни денег, ни блата. Сплошной анализ и решение задачи.

— Добившись успеха, ты не растерял друзей. А это посильнее «Гамлета» будет. Сам знаешь: зависть, сплетни, интриги и прочие радости.

— У меня мало друзей. В основном приятели. Кого бы назвать? Например, Олег Тиньков, Ника Белоцерковская, которых знаю с 95-го года. Будет самонадеянно сказать, что я ох…й друг. Но с людьми расстаюсь тяжело, правда, без скандалов и без дальнейшего педалирования обид. У меня короткая память, я стираю ненужные файлы, потому что не живу вчерашним днём и не анализирую былое, чтобы потом впадать в думы.

Читать также:  Артём Тарасов: «Я просто живу в другой парадигме»

— Тебя предавали?

— По-крупному? Знаешь, то, чем я занимаюсь, не наполеоновские войны. И предательство такого же свойства — маленькое, игровое. Некоторые семейные пары или компании подвыпивших людей в кафе называют предательством минимальный этические шероховатости и раздувают из этого конфликт. Я не из этих товарищей. Выясняют отношения те, кому нечем заняться. Все эти книжки про психологию, бесконечные анализы друг друга в «Фейсбуке» — это решительно от не фиг делать.

— Но сам регулярно размещаешь в сети резонансные посты.

— Я высказываюсь только на тему хитовых историй. Что написано Шнуром, не вырубишь топором. Или ты предлагаешь мне пройти мимо ситуации с Исаакиевским собором? Началась волна оголтелого патриотизма, который не понимает собственных корней. Когда греческими буквами, а мы всё-таки греческой азбукой пользуемся, пишут: «Мы ненавидим Европу!» Вера тоже пришла из Константинополя. Мы являемся периферией, но все-таки европейской культуры. И когда мы начинаем залупаться насчёт этого, мы просто рубим сук, на котором сидим. Кстати, слово «патриотизм» — иностранное. Если все такие импортозаместители, поработайте над словом «патриотизм»…

— Опять ты людей смущаешь! Люди за свои убеждения бьются в кровь, а ты раскачиваешь лодку, в которой сидишь.

— Это не кровь, а цифры. Знаешь, сколько пользователей «Фейсбука» в России? Девятьсот тысяч! А у нас в стране сто сорок шесть миллионов. Так что это не буря, а склока.

— Всегда хотела тебя cпpocить, как тебя занесло в Теологический институт?

— В 90-х на книжных развалах ничего не было за исключением философии и «Розы Мира» Даниила Андреева. А всё потому, что система советских ценностей рухнула, заработать денег было негде. Народ заметался в поиске духовных пастырей. Кто ломанулся в эзотерику, кто в мистику, кто в религию… У меня был друг, с которым мы поступили в Ленинградский инженерно-строительный институт, но его быстро отчислили, а я ушёл за компанию. Мне не с кем стало разговаривать. Под влиянием на неокрепшие души Виктора Цоя рванули в реставрационный лицей. Ну и потом как-то незаметно оказались на философском факультете Теологического института. Прошло три года, у меня родилась дочка, которую надо было кормить. И я ушёл.

Читать также:  Андреас Симм: «Многие гены, возможно, играют двойные роли»

— Мне кажется, мама с тобой намучилась.

— А где ты видела не плачущих мам? Но особых мучений я никому не доставлял. Конечно, родители переживали, когда я ушёл из ЛИСИ. Все советские люди знали, что жизнь — это маршрут от одного государственного института к другому. Справедливости ради скажу, что папа меня всегда поддерживал.

— Как бывший студент Теологического института ты оперируешь такими понятиями, как Бог, судьба?

— Судьба — слишком фатально. Но я верующий, потому что неверующих нет. У нас был религиозный философ Хомяков, который говорил, что родителей, религию и родину не выбирают. Так что я самый что ни на есть православный христианин. «Символ веры» знаю, «Отче наш» тоже.

— А в собственное везение веришь?

— Удачно подобранная рифма, удачная мелодия — вот везения. Не могу же я всерьёз заявлять, что всё это благодаря тяжкому и упорному труду! Мне и с людьми везло. При этом я не думаю, что кто-то или что-то в состоянии менять вектор твоей жизни. Случайно услышанный в юности отрывок соло Джимми Хендрикса не мог повлиять сильнее, чем двухлетний курс физики. Просто я его не помню. Я имею в виду кусок соло.