— Вот ты Умберто Эко читаешь, а твои коллеги-рокеры называют тебя пэтэушником.
— У меня нет коллег! Я не из этого цеха. А потом, испугали козла капустой! В пэтэушниках я не вижу ничего зазорного. Они что, не люди? Пока люди витают в высоких культурных пространствах, кто-то должен точить болванку. Именно этим я и занимаюсь. А что касается рокеров, а точнее рок-клуба, вся эта история перестала быть актуальной ещё в 90-х. Кстати, в 87-м году я принёс много денег ленинградскому рок-клубу: ходил на концерты «Кино», «Алисы», «Мистера Твистера», «Зоопарка» и, даже не побоюсь этого слова, «Аквариума». И вообще, в те времена было два пути — или в комсомол, или в рокеры. С комсомолом не задалось, пришлось идти в рокеры.
— Фанател?
— Я вообще человек не пиететный. Любой исследователь с критическим мышлением и системой анализа пытается разобраться в явлении. Он физически не может склонять голову перед отдельными фигурами, потому что когда у тебя склонена голова, то опущен взор. А значит, ты не можешь толком ничего рассмотреть.
— Ты сам-то явление?
— Субъективно да. Я же к тебе явился… Если говорить о музыке, то в последнее время я стал ходить в Мариинку (Мариинский театр. — Прим.). Во-первых, мне от дома близко, а во-вторых, там можно услышать настоящих виртуозов. В декабре был на концерте какого-то выдающегося узбекского пианиста, который играл вариации Рахманинова на тему Паганини. Это было круто.
— Надо с тобой посоветоваться по поводу концертов…
— Я советов не даю. Это глупо. Понимаешь, нет такого человека, у которого было бы право давать советы. Я не имею в виду профессиональные вопросы, я говорю о том, как жить. Профессиональных жильцов не бывает… Меня пугают такие люди. Они не разбираются в собственных проблемах, но трудности других для них очевидны.
— Неужели не было моментов из серии «быть или не быть», когда тебе просто необходимо было обсудить с кем-то важный вопрос?
— У меня вообще в жизни был один-единственный переломный момент. В двадцать шесть лет я понял, что работать больше не хочу и не буду. И ушёл с радио «Модерн».
— Где тогда твоя трудовая книжка?
— У моего бухгалтера. Я ведь заместитель генерального директора ООО «ШнурОК».
— Знаешь размер своей пенсии?
— Я на неё не рассчитываю. И вообще я с детского сада ничего не загадываю. Когда мне воспитатели задавали вопрос: «Кем ты хочешь стать?» — я, не задумываясь, отвечал: «Дипломатом». Всё дело было в жвачке, которую они могли себе позволить, проживая за границей… Сама видишь, что из этой затеи получилось.
— Когда ты впервые попал за кордон?
— В 91-м году я отправился в США. Я тогда учился в реставрационном лицее, который на волне перестройки и прочей гласности неожиданно попал в программу обмена студентами. Понятно, что летом нормальных людей дома не застать. Вот и позвонили мне. Отказываться не стал — всё равно делать было нечего. Отчего не повидать дальние страны? Прямо перед отъездом выяснилось, что у меня там живёт подруга. Так что я плюнул на все официальные мероприятия и две недели веселился в её обществе.
— С местными чуваками познакомился?
— С организатором поставок в Россию спирта Royal. На его пижонском шведском «Саабе» мы носились по американским дорогам, куря «Мальборо» и «Беломор» и слушая захватывающие рассказы о том, как очередная партия фур уже едет спаивать страну. Золотое время! Знаешь, что запомнилось? Битком набитый «Ил-86», который возвращался в Россию пустым. Люди повально оставались! К примеру, мы летели назад впятером. Мой товарищ тоже дал слабину: влюбился и на этой почве решил эмигрировать. Пришлось дать в глаз и силой затащить в самолёт. Я решил, что это идиотизм.
— Многие называют идиотизмом твою выставку работ, выполненных в выдуманном тобой жанре «брендреализм». При этом из десятков полотен и инсталляций собственноручно ты написал лишь одну картину.
— Это выставка, задающая вопросы. Есть айфон и Стив Джобс. Он приложил к нему руку? Да ничего подобного! На самом деле однажды Джобс пришёл в своё конструкторское бюро и сказал: «Мужики, айфон должен выглядеть примерно так». А дальше только бесконечное количество китайцев, его производящих… Я показал ситуацию, которая складывается вокруг бренда. Ведь сегодня люди идентифицируют с ними не только благосостояние, но и все основные устремления жизни. «Жить» — сводится к району проживания, статусу подручных средств (я знаю, у тебя статусный автомобиль!), к имеющимся аксессуарам (у тебя «левый» Galaxy Note 7!). Что осталось для самоидентификации?
— Да я поняла, что ты там был главным экспонатом. Ты как относишься к современному искусству?
— Ты ещё спроси, как я отношусь к симфонической музыке. Она же разная!
— Павленский, группа «Война»…
— «Война» для своего времени была провокативна. Если исключить политический подтекст, то суть их художественного высказывания — внесение чего-то в несвойственный контекст. Но, как и Pussy Riot, это всего лишь повторение писсуара Дюшана. Как художественное слово это не очень ново.
— А с точки зрения морали как?
— В структуре искусства нет ни морали, ни этики. Есть жест, который мы пытаемся изучить и понять.
