Содержание
Журавлиха стояла на одной ноге посреди высохшего болота, давно ставшего пустырем у самых границ города. Её каменное изваяние, покрытое трещинами и лишайником, было последним немым стражем старой ветки, куда уже лет десять не заглядывала ни одна электричка. Я заметил её вчера, возвращаясь с ночной смены, и с тех пор этот образ не выходил из головы. Что-то в её одинокой, напряжённой позе было не просто памятником ушедшей эпохе, а скорее ключом, ожидающим своего часа.
Сегодня утром я снова здесь. Воздух пахнет пылью и полынью. Внезапно из динамика на ржавом столбе раздаётся хриплый, давно забытый голос: «Следующая станция – Торфяная». Я оборачиваюсь, но вокруг ни души. Только журавлиха да бесконечные рельсы, убегающие в туманную даль. Сердце ёкнуло – этого маршрута нет в расписании уже целую вечность.
Свисток в тишине
В кармане завибрировал телефон. Сообщение от старого машиниста дяди Миши, с которым мы изредка переписывались о железнодорожной старине: «Лёш, ты не поверишь. На табло в депо моргнул номер нашего старого маршрута, 1147-го. Я глазам не поверил. Он же списан». Я посмотрел на рельсы. Они, казалось, вибрировали, хотя вокруг была гробовая тишина. Я потянулся к телефону, чтобы перезвонить, чтобы услышать человеческий голос, но связь внезапно пропала. Полоска индикатора погасла, оставив меня наедине с этим немым полем и каменной птицей.
Я подошёл ближе к журавлихе. У её основания валялись окурки и пустая банка, а на самой плите я раньше не замечал мелких, почти стёртых насечек. Теперь, при ярком солнце, они проступили чётче – не то чертежи, не то какие-то странные знаки, напоминающие схему путей. Ветер донёс откуда-то издалека, со стороны города, звук, от которого кровь стынет в жилах – отдалённый, но нарастающий гул приближающегося состава. Я знал каждый звук здешних электричек, но этот гул был чужим, низким, каким-то допотопным. Я резко обернулся, ожидая увидеть свет фар в дымке, но впереди были только пустые рельсы, уходящие в никуда. Этот звук шёл не оттуда, а из-под земли, прямо у моих ног, и от этого становилось ещё страшнее.
Под плитой
Инстинкт заставил меня отпрыгнуть. Я присел на корточки, проводя ладонью по шпалам. Они были тёплыми, будто по ним только что прошёл поезд. Взгляд снова зацепился за плиту под журавлихой. Одна из её трещин была неестественно ровной и глубокой, похожей на щель для монеты. Рука сама полезла в карман и нащупала старый, потертый жетон на проход в депо, который дядя Миша подарил мне лет пятнадцать назад. Я уже не понимал, что мной движет – страх, любопытство или что-то другое. Я вставил жетон в щель.
Раздался глухой щелчок. Каменная лапа птицы дрогнула и с скрежетом повернулась на несколько градусов, как штурвал. В тот же миг из-под земли, прямо из-под рельсов, вырвался сдавленный свисток пара, а на информационном табло на столбе, давно мёртвом, вспыхнули тусклые оранжевые лампочки: «1147. Торфяная. Отправление». Я почувствовал, как земля начинает вибрировать уже по-настоящему, невыносимо сильно. Я отскочил к насыпи, и тут из тоннеля, о существовании которого я даже не подозревал, потому что его вход был полностью завален мусором и землёй, выкатилась старая, потрёпанная электричка ЭР2. Её фары были тусклыми, а в кабине машиниста никого не было.
Пассажир из прошлого
Двери с пневматическим шипением открылись прямо передо мной. В вагоне было пусто, пахло смазкой, табачным дымом и чем-то ещё – старыми газетами, может быть. Я сделал шаг внутрь, и двери сразу же закрылись. Электричка дёрнулась и плавно тронулась в тоннель. Сердце бешено колотилось. Я прошёл в кабину. Панель управления была активна, стрелки приборов дрожали, но за штурвалом никого не было. Поезд вёл себя сам.
Вдруг я услышал за спиной шорох. Я обернулся. В конце пустого вагона сидел старик в заношенной железнодорожной форме образца семидесятых годов. Он что-то неразборчиво бормотал себе под нос, глядя в запылённое окно. «Дежурный по станции Торфяная», – прошептал я, узнавая его по старой фотографии из газеты, что висела у дяди Миши в гараже. Его считали погибшим при странном обрушении тоннеля в восемьдесят девятом. Он медленно повернул ко мне лицо, и я увидел, что его глаза полны не страха, а бесконечной усталости. «Она стоит на switch, понимаешь? – его голос был похож на скрип ржавой двери. – На стрелке. Всё время на стрелке. Не даёт пути забыться».
Конец линии
Поезд начал сбавлять ход. За окном мелькали старые, полуразрушенные своды тоннеля, а потом мы вырулили на залитую лунным светом заброшенную станцию «Торфяная». Платформа была пуста, лишь на скамейке лежала та самая газета с датой «1989». Электричка замерла. Старик поднялся и вышел на перрон, motioning мне следовать за ним. Он подошёл к технической двери с табличкой «Диспетчерская» и исчез за ней. Я остался один на платформе, слыша лишь тихий гул уходящего в темноту поезда.
Я вошёл в диспетчерскую. Всё было покрыто густым слоем пыли, но на столе лежал открытый журнал с последней записью, сделанной кривым, торопливым почерком: «Путь 1147. Заблокирован. Причина: аварийное смещение опорного шарнира стрелки 7-Б. Для сброса требуется механическое воздействие на контроллер массы не менее 200 кг. Оповещены». Рядом на стене висела схема, и на ней была изображена та самая журавлиха, только не как памятник, а как часть сложного механизма – противовес. Её нога была осью. И тогда всё сложилось. Не памятник. Никогда не был памятником. Это был аварийный ручной привод стрелки, заклинивший decades ago. И своей тяжестью, своим вечным балансом на одной ноге она всё эти годы удерживала путь в памяти системы, не давая ему окончательно стереться.
Снаружи донёсся знакомый скрежет. Я выглянул на перрон. Электричка исчезла. А из репродуктора, висящего под козырьком, снова зазвучал тот самый хриплый голос, только теперь он был чистым и ясным: «Маршрут 1147 закрыт. Состав следует в депо». Я вышел на улицу. Вдалеке, у края поля, всё так же стояла журавлиха. Но теперь она стояла на двух ногах. Кто-то или что-то сдвинуло её, освободив стрелку. Я подошёл ближе и увидел на песке у её основания свежие, чёткие следы железнодорожных сапог. Они вели от плиты прямо в поле и там обрывались. Я достал телефон – связь появилась. Пришло новое сообщение от дяди Миши: «Лёш, ты знаешь, что сегодня ровно тридцать лет, как пропал старик Семёнов, дежурный с Торфяной? Странный сон мне приснился… будто он наконец-то домой пошёл». Я посмотрел на журавлиху. Она больше не была стражем. Её работа была сделана.
