Пятница должна была стать днём моего триумфа. Год работы над проектом прибрежного эко-отеля, десятки согласований и вот он, финальный показ для инвесторов. Я приехал на пляж за час до встречи, чтобы проверить последние детали. Утренний берег был пустынен, лишь стайка крачек суетилась у кромки воды. Я прошёлся по промеренному маршруту, мысленно репетируя речь. Внезапно что-то тяжёлое и неумолимое толкнуло меня в лодыжку. Я едва удержался на ногах, взглянул вниз и обомлел: огромная кожистая черепаха, словно живой булыжник, разворачивалась и неспешно ползла обратно в океан.
Ошеломлённый, я отряхнул песок с брюк и потянулся за телефоном – нужно было срочно позвонить помощнице, предупредить, что, возможно, опоздаю. Но экран телефона был усыпан уведомлениями. Самый верхний – сообщение от гендиректора инвестиционного фонда. «Алексей, в связи с непредвиденными обстоятельствами, – гласило оно, – переносим нашу встречу. Прилив ожидается к полудню, увидимся на гребне волны». Я перечитал текст несколько раз, пытаясь осмыслить эту бессмыслицу. «На гребне волны»? Это был корпоративный сленг для успешной сделки, а не буквальная инструкция. Я попытался перезвонить, но в трубке шипели помехи и странные булькающие звуки, будто звонок шёл прямиком со дна моря.
Развитие со ставками
Я бросился к парковке, сердце колотилось где-то в горле. Все мои планы, карьера, репутация – всё это теперь висело на волоске из-за какого-то абсурдного переноса. По дороге в офис я слушал голосовую почту. Голос моего заместителя, Василия, был сдавленным и испуганным. «Леша, они все здесь, но что-то не так, – он говорил шёпотом. – Они смотрят в окно, на море, и шепчутся. Говорят о «зове» и «времени возвращения». Боюсь, они не в себе». Последнее сообщение было от секретарши директора, сухое и официальное: «Встреча состоится на пляже в зоне прилива ровно в 12:05. Явка обязательна». Я резко свернул на обочину. В голове пульсировала лишь одна мысль: они все сошли с ума. Или это сошёл с ума я?
Когда я вернулся на пляж, прилив уже начинался. Вода медленно заливала песок, смывая наши следы. Вся дирекция, человек десять в идеально отутюженных костюмах и легких летних платьях, стояла у самой воды, спиной ко мне. Они не двигались, заворожённо глядя на набегающие волны. Я окликнул их, но никто не обернулся. Тогда я заметил деталь, от которой кровь застыла в жилах. На запястье у председателя совета директоров, сухого прагматика Михаила Семёновича, висел не фирменный хронограф, а браслет из причудливо переплетённых ракушек и водорослей, грубо сделанный, будто детскими руками. Он мерно позванивал на ветру, и этот звук был до жути знаком – точь-в-точь как бульканье в телефонной трубке.
Финал-твист
Я подошёл ближе, и тут они все разом повернулись. Их лица были спокойны, но глаза… Глаза были стеклянно-пустыми, словно у глубоководных рыб. Михаил Семёнович беззвучно указал рукой с ракушечным браслетом на набегающую волну. И тогда я всё понял. Это не было безумием. Это было возвращением. Я вспомнил старую статью в местном архиве, на которую наткнулся во время исследования для проекта – о легендарном кладбище кораблей прямо на этом участке побережья, где когда-то затонуло судно с переселенцами. Они искали новую жизнь, а нашли могилу в песке. А проект моего отеля, с его подземными паркингами и фундаментами, тревожил их покой, мешал им уплыть обратно в забвение. Черепаха была не причиной, а всего лишь вестником, последней каплей. Она не толкнула меня, а предупредила. Дирекция в своих дорогих костюмах была не жертвами странного помешательства – они были проводниками, голосом тех, кого я беспокоил. Встреча переносилась не на волну прилива. Она переносилась на время отлива, когда всё скрытое становится явным. И явка была обязательна только для меня одного.
