Пахло пылью и одиночеством. Я приехал в опустевший дом на окраине деревни разбирать вещи после бабушки. Всё было покрыто серой пеленой забвения, и лишь старый платок, забытый на спинке кресла, хранил слабый, угасающий аромат её духов, ванили и чего-то неуловимого, детского. Я машинально сунул его в карман, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Тишина здесь была слишком громкой, слишком навязчивой.
Вечером, растопив печь, я устроился на потертом диване. Огонь трещал, отбрасывая на стены пугающие тени, и от этого становилось ещё тоскливее. Я уже собирался гасить свет, как вдруг заметил в углу, у самого жерла очага, свернувшееся тело. Большая, пушистая овца спала там, словно так и было заведено. Сердце ёкнуло. Я протёр глаза – тварь никуда не делась. От неё исходило странное, почти осязаемое тепло, а воздух вдруг наполнился тем самым запахом из платка – ваниль, духи, детство.
Нежданная гостья
Я не спал всю ночь, вглядываясь в тёмный силуэт. Утром овцы на месте не было. Решил, что показалось от усталости. Но на следующий вечер, едва я затопил печь, она появилась снова – пришла неслышно и улеглась на своё место. Я позвонил тётке, последней родственнице, та лишь хмыкнула: «Бабка твоя всё с овцами возилась, дурость старческая. Выбрось из головы». А я не мог. Потому что вместе с овцой возвращалось то чувство – абсолютного покоя, какое бывает только в пять лет, когда мир прост и тебя любят.
Страх подкрался с другой стороны. Я начал замечать, что время вокруг очага течёт иначе. Часы на стене отставали, а на телефоне разряжался аккумулятор с пугающей скоростью, будто энергия высасывалась для поддержания этого хрупкого чуда. Я боялся, что однажды печь остынет, а я останусь здесь навсегда, застрявший в сладком плену прошлого, пока реальный мир сгорит дотла без меня.
Ещё я боялся, что это безумие. Что стресс и горе свели меня с ума, породив утешительную галлюцинацию. Что стоит мне поверить в это тепло, как оно исчезнет, оставив лишь горькое послевкусие потери и холодный пепел очага. Я метался между желанием принять это и жуткой необходимостью сохранить рассудок.
Источник тепла
На третий день я нашёл её. За металлической заслонкой печи, в старой жестяной коробке из-под леденцов, лежала странная вещица – полированный камень с вырезанным на нём женским профилем и астрологическим символом. Венера. Я вспомнил бабушкины слова, которые в детстве казались бредом: «Камешек этот греет душу, возвращает туда, где тебе хорошо было». Она в шутку называла его своим «аспектом к Венере».
Я взял его в руку, и камень отозвался лёгким теплом. Это был не обман чувств. Это был ключ. Бабушка, практичная и ироничная, создала его для себя – крошечный генератор уюта, активируемый теплом живого огня и, видимо, тоской. Овца же… Овца была лишь формой, которую моё сознание придало这股 энергии,这股 чистой, безусловной нежности, что исходила от камня. Телом для чувства, которому у меня не было названия.
Я не стал гасить печь в ту ночь. Сидел на полу рядом с тёплым бочком невидимой овцы, вдыхал запах детства из платка и смотрел на огонь. А утром, положив камень обратно в коробку, я оставил её в печи. Не для себя. На всякий случай. Для того, кто приедет сюда после меня, тоже будет искать утешения и наткнётся на этот странный, тёплый аспект к Венере. Я закрыл дверь дома, но не запер её.
