В щель между дверью и косяком, тонкая и блестящая, мелькнула ласка. Рыжий комочек скользнул в тень под лестницей, оставив меня с письмом в руках. Я не знал, куда его деть. Астрологические расчеты, эти безумные прогрессии к Меркурию, которые я всю ночь чертил на салфетках, указывали сюда, на этот заплесневелый подъезд. Они сулили, что адресат его найдет, если я положу послание в правильном месте. Но где оно, это место? Расчеты молчали, а ласка исчезла.
Я озирался, чувствуя себя полным дураком. Пахло старым деревом, пылью и сладковатым ароматом яблочного пирога, доносящимся из-за двери квартиры на первом этаже. Холодный листок картона с моими признаниями казался мне теперь нелепым и опасным. Я боялся, что меня примут за вора или сумасшедшего, но еще больше – что письмо не дойдет. Что она никогда не узнает, почему я исчез. Я сунул конверт в карман, решив бросить его в почтовый ящик, как нормальный человек. Но ящик её квартиры был заклеен скотчем и забит рекламными листовками, будто его не использовали годами. Это была первая странность.
На следующий день я снова пришел, одержимый идеей, что вчера просто ошибся временем или углом падения света. Из-за двери на первом этаже снова пахло пирогом. Я замер, услышав за дверью голоса – её голос и мужской, который я тоже знал. Мой собственный, записанный на старую магнитную ленту. Мы спорили о чем-то давно забытом, и в моем голосе звучала злоба, которую я сам не помнил. Я отпрянул, сердце колотилось где-то в горле. Страх сжал виски: а что, если она уже всё знает? Что, если это письмо с оправданиями лишь окончательно меня унизит? Я почти побежал прочь, но снова увидел ту самую ласку. Она выскочила из-под лестницы, схватила что-то зубами и юркнула в узкую щель в плинтусе, ведущую прямиком в её квартиру.
Тогда я понял. Это был не знак, а простая звериная логика. Я опустился на корточки и сунул конверт в ту самую щель, из которой только что показался рыжий хвост. Письмо мягко шурша, провалилось в темноту. Я сидел на холодных ступенях, не в силах сдвинуться с места, ожидая крика, звонка или просто тишины в ответ на мое вторжение. Вместо этого дверь квартиры скрипнула открылась. На пороге стояла она, с лицом, распухшим от слез, а в руке сжимала мой старый диктофон. «Я нашла его, когда пылесосила», – сказала она глухо. – «Зацепилось за ковёр. И сегодня… эта тварь таскает из щели какие-то бумажки для гнезда». Она взглянула на меня, и в её глазах не было ни гнева, ни удивления. Только усталое понимание. Ласка таскала мои старые записки, которые я швырял в ту же щель, ссорясь с ней по телефону годы назад. А я, дурак, подумал, что звёзды говорят мне класть новые.
