Последние лучи солнца цеплялись за пыльные стёкла балкона, окрашивая комнату в тягучий мёд. Воздух был густым и неподвижным, пахло остывшим металлом и прошлым. Я пялился на экран ноутбука, пытаясь заставить слова складываться во что-то осмысленное, но из-под пальцев выходила лишь бессвязная муть. В тишине вдруг послышалось едва уловимое шуршание – старое радио на книжной полке, давно отключённое от розетки, на секунду ожило, испустив хриплый, обрывающийся вздох. Я обернулся, но всё было тихо. Показалось. Или нет.
С тех пор странности стали нарастать, как снежный ком. На следующий день голос почтальона из динамика домофона прозвучал так, словно его прокручивали на старой магнитофонной ленте – растянуто и с фальшивой, пронзительной нотой в конце. Я списал это на глюки сети. Но вечером, разогревая суп, я услышал из Bluetooth-колонки не свою музыку, а обрывок давнего спора с Леной. Тот самый, что случился прошлым летом на кухне, о поездке к морю, который мы так и не совершили. Голос Лены, сдавленный от слёз, выкрикивал: «Ты никогда не слушаешь!» – и тут же запись оборвалась, оставив после себя звенящую, оглушительную тишину.
Мир медленно сползал с катушек. Телевизор в соседней квартире бубнил фразами из моего вчерашнего разговора с начальником. Айфон разряжался до нуля за полчаса, показывая на экране блокировки не сегодняшнее число, а дату годовой давности. Я боялся прикасаться к технике, ожидая, что из неё хлынет поток забытых обид, вырванных из контекста моментов, голосов людей, которых уже нет рядом. Страх сжимал горло ледяным комом – следующей могла оказаться та запись, тот звонок, после которого всё и рухнуло. Я метался по квартире, выдёргивая вилки из розеток, словно мог таким образом остановить ход времени, дающего задний ход.
Всё завершилось сегодня ночью. Я сидел в полной темноте, отключив всё, что можно, и слушал тиканье настенных часов – единственный механический звук, не подверженный этой заразе. И тут смартфон, лежавший экраном вниз на столе с севшей батареей, вдруг ослепительно вспыхнул. Он звонил. На дисплее горело её имя – Лена. Тот самый номер, что я удалил прошлой осенью. Рука дрогнула, но я поднёс трубку к уху, ожидая услышать проклятия или плач. Но вместо этого раздался мой собственный голос, усталый и безразличный, каким он бывал только в самые чёрные дни: «Да брось ты, всё это ерунда. Забудь». И тишина. Я сидел, не в силах пошевелиться, и понимал, что это не проклятие и не послание извне. Это был ответ. Ответ на все её вопросы, которые я тогда проигнорировал. Машины не сошли с ума. Они просто цитировали меня. Дословно.
