В понедельник утром на столе в приёмной лежала открытка. Не конверт, а просто открытка, видавшая виды, с выцветшим видом маяка. На неё сверху упала морская звезда, высохшая и твёрдая, будто камень. Внутри не было ни строчки, только три напечатанных слова в самом низу: «Анне Петровне Замятиной». Ни адреса, ни индекса. Директор, пробегая мимо, ткнул в неё пальцем и бросил мне: «Разберись. Отправь адресату». Я повертел скользкую от времени картонку в руках. Куда отправлять, если адреса нет? И откуда здесь, за сотни километров от моря, взялась эта звезда? От неё пахло солью и чем-то старым, забытым.
Я отнёс открытку к себе и положил на край стола, решив разобраться после обеда. Но к вечеру я уже ловил себя на том, что вбиваю в поиск «Анна Петровна Замятина». Результаты были бесполезны – одни профили в соцсетях давно умерших бабушек. На следующий день я позвонил в архив, но мне вежливо сказали, что без точных данных они ничем помочь не могут. Звёздочка лежала на папке с отчётами, и её лучики цеплялись за бумагу. Я начал замечать мелочи: уголок открытки был надорван, будто её вырвали из альбома, а на обратной стороне, в самом уголке, проступал едва заметный синий штамп. Я поднёс её к свету, пытаясь разглядеть отпечаток, но он был стёрт до неузнаваемости. Кофе на столе остыл, а я всё водил пальцем по шершавой поверхности картона, чувствуя лёгкую тревогу. Что, если я её не найду? Что, если эта Анна Петровна ждёт? А директор спросит о результате, и мне придётся признаться в своём бессилии, и всё это покажется такой глупой, нелепой историей, из-за которой меня сочтут некомпетентным.
В среду я решил действовать иначе и пошёл к старейшей сотруднице, бухгалтеру Марии Степановне, которая работала здесь ещё при совке. Она надела очки, взяла открытку и долго молча её рассматривала, переворачивая в своих покрытых возрастными пятнами руках. «Замятина… – протянула она наконец. – Была тут такая. Давно. В пятидесятых, кажется. Работала машинисткой». Сердце ёкнуло. «А где она сейчас?» – спросил я. Мария Степановна покачала головой: «Не знаю, милок. Уволилась, уехала. А открытка-то… это ведь не просто так. Это с того самого маяка. Они там с одним моряком…» Она не договорила, лишь вздохнула и вернула мне открытку. Я поблагодарил её и вышел, чувствуя себя сыщиком, напавшим на след. Вечером я сидел в пустом кабинете и вновь изучал штамп. При определённом угле и свете лампы мне показалось, что я различаю цифры… нет, не цифры. Буквы. «Б… бух…» Может, «бухта»? Я полез в интернет, ища маяки и бухты на нашем побережье, но вариантов были сотни. Рука сама потянулась к телефону, чтобы позвонить кому-нибудь, поделиться этим странным ощущением охоты, но я остановил себя. Кому? Кто поймёт эту странную одержимость старой бумажкой?
В четверг я уже почти смирился с провалом, как вдруг меня осенило. Я поехал в городскую библиотеку, в отдел краеведения. Пожилой библиотекарь, выслушав мою сбивчивую историю, без лишних слов принёс папку со старыми телефонными книгами шестидесятых годов. Я листал пожелтевшие страницы, и буквы расплывались перед глазами. И вдруг я увидел её: «Замятина Анна Петровна» и адрес – улица Портовая, 14, кв. 2. Район старых деревянных домов у реки, тех, что должны были снести ещё лет двадцать назад. Я выписал адрес, чувствуя невероятное облегчение. Завтра я отправлю открытку. Дело закрыто.
В пятницу утром, перед работой, я свернул на Портовую. Мне было просто интересно, существует ли тот дом. Номер 14 оказался старым двухэтажным особняком с облупившейся краской. Я подошёл к подъезду и посмотрел на почтовые ящики. Их было три, и на одном, самом ржавом, всё ещё можно было разобрать выцветшую фамилию: «Замятина». Сердце заколотилось чаще. Я не планировал этого, но ноги сами понесли меня обратно к машине, к открытке, лежавшей в бардачке. Я взял её, вернулся и поднялся по скрипучим ступеням на второй этаж. Дверь в квартиру номер два была приоткрыта. Я постучал, и она медленно открылась. В проёме стояла очень худая, почти прозрачная старушка. «Анна Петровна?» – спросил я, и голос мой дрогнул. Она кивнула, глядя на меня усталыми глазами. Я протянул ей открытку. «Это вам, кажется». Она взяла её, и её пальцы, похожие на сухие веточки, дрогнули, коснувшись морской звезды. Она не смотрела на текст, она просто перевернула открытку и провела пальцем по тому самому стёртому штампу. «Бухта Весёлого Роджера, – прошептала она так тихо, что я едва расслышал. – Он всегда так подписывал. Обещал вернуться». Потом она подняла на меня глаза, и в них не было ни удивления, ни вопроса, почему я здесь. Была только бесконечная, многовековая усталость. «Спасибо, – сказала она. – Я ждала. Всё ждала». И закрыла дверь. Я так и остался стоять на площадке, понимая, что отправил открытку ровно по адресу. Только адресом этим было не место, а время.
