Как детское призвище из игры в телефон стало символом оппозиции на Марсе

Пантера растворилась в тени — на оппозиции Марса я услышала своё детское прозвище из телефонной трубы…

Телефонный звонок разорвал ночную тишину, грубый и настойчивый, как сигнал тревоги. Я не спала, вглядываясь в экран с графиками оппозиции Марса, пытаясь отвлечься от тягучего страха, что кто-то следит за домом. С минуту я просто слушала этот вой в трубке, пока холодная дрожь не пробежала по спине. И тогда из помех, сквозь шипение далёких звёзд и статические шумы, прорезался тоненький, знакомый до боли голос. Он назвал меня «Кнопкой». Этого прозвища не слышал никто, кроме мёртвых.

Я швырнула трубку, сердце колотилось где-то в горле. Это была чья-то больная шутка. Или срыв. Я неделями не высыпалась, одна в этом огромном доме на окраине, заваленном старыми книгами и приборами отца. За окном, в кромешной тьме сада, мелькнуло движение – чёрная, текучая тень, скользнувшая между деревьями. Пантера. Я протёрла глаза, и видение исчезло. Просто нервное истощение, игра света от фар редкой машины на шоссе. Я включила все лампы в гостиной, но ощущение, что за стеклом кто-то дышит, не покидало.

Голос из ниоткуда

На следующую ночь звонок повторился ровно в тот же час. Тот же хрип, тот же космический шум на заднем плане, и снова – «Кнопка». Я закричала в трубку, требовала ответа, но в ответ был лишь бездушный гул. После третьего звонка я в панике выдернула шнур из розетки. Тишина оглушила. Я сидела на холодном полу кухни, прижав колени к груди, и вдруг осознала кое-что странное: в трубке не было слышно гудков. Только этот мертвый, пустой эфир, будто звонящий находился не в городе, а в открытом космосе.

Мой страх материализовался в двух чётких кошмарах. Первый: что я окончательно теряю рассудок, как отец в свои последние годы, и эти голоса – лишь начало. Второй, куда более жуткий: что звонки настоящие. Что кто-то знает мою тайну, знает прозвище, которое мне дала мама, и теперь использует его, чтобы добраться до меня. Я металась по дому, проверяя замки, и мой взгляд снова и снова цеплялся за тёмный прямоугольник сада за окном. Там что-то было. Что-то большое и бесшумное.

Читать также:  Переехала по карте и в кофейне услышала редкое отчество — неожиданная встреча

Тень в саду

Я не выдержала и позвонила единственному человеку, который ещё помнил отца, – его старому коллеге, профессору Игнатову. Я лепетала что-то о звонках, о Марсе, о своём состоянии. Он выслушал меня тяжёлым молчанием, а потом спросил странное: «Анна, ты проверяла старый радиолюбительский приёмник отца? Тот, что с магнитной антенной?» Я сказала, что нет. «Проверь, – попросил он. – И позвони мне завтра». Его голос звучал устало, почти виновато.

Ночь я провела, не смыкая глаз, с ножом для разделки мяса на коленях. Под утро, когда серый свет начал размывать очертания деревьев, я увидела её снова. Чёрную кошку размером с крупную собаку. Она вышла из-за старой яблони, грациозная и невозмутимая, посмотрела на меня горящими изумрудными точками и растворилась в тенях, будто её и не было. Я отшатнулась от окна, понимая, что это не галлюцинация. Это было предупреждение. Или приглашение.

Разгадка в эфире

С рассветом пришла ясность, холодная и неумолимая. Я спустилась в кабинет отца, в подвал, где пахло пылью и озоном. Его радиоприёмник, самодельный монстр с десятками ламп и катушек, стоял под холщовым чехлом. Я сдернула его. Включила. Прибор отозвался глухим гулом. Я крутила ручки настройки, искала хоть что-то в эфире, но было тихо. И тогда я вспомнила слова Игнатова про магнитную антенну. Она была направлена в сторону сада.

Читать также:  Тамаринка щёлкнула семечком - как квадрат к Юпитеру подсказал путь

Я побежала в сад, к той самой яблоне. Земля под ней была рыхлой, будто недавно перекопанной. Я упала на колени и стала рыть руками, пока ногти не заполнились землёй, а пальцы не наткнулись на что-то твёрдое и холодное. Я откопала старую армейскую рацию, обмотанную в плёнку, с воткнутым в разъём самодельным проводом-антенной, уходящим глубоко в землю. К ней был припаян таймер, и маленький диод мигал ровным красным светом. Завтра, в тот же час, она снова должна была включиться.

Последняя запись

Дома, отмыв рацию, я нашла внутри отсека для батарей сложенный вчетверо листок бумаги. Узнала почерк отца, его нервные, острые буквы. «Дорогая Кнопка, – гласила записка. – Если ты это читаешь, значит, я уже не смог тебе всё объяснить сам. Я болен, и голова меня подводит. Но я должен был оставить тебе послание. Ты всегда любила звёзды, а я – свои радиоволны. Я настроил передатчик на частоту, которая в период оппозиции Марса, из-за ионосферных возмущений, создаёт уникальный эфирный коридор. Сигнал идёт с задержкой, отражаясь, путешествуя. Он может дойти до тебя, даже когда меня не станет. Прости за страх. Я просто хотел в последний раз назвать тебя так, как звала мама».

Я сидела на полу в подвале, сжимая в руках рацию и эту записку, и смотрела на графики на мониторе. Оппозиция достигала пика. Пантера в саду была лишь игрой света и тени, порождением моего страха. А «чёрная кошка» – это был позывной моего отца, с которым он уходил в эфир decades назад. Он не преследовал меня из могилы. Он, как и всегда, просто пытался достучаться до своей маленькой девочки сквозь шум бесконечной Вселенной, используя единственные ключи, которые у него были: науку и нашу общую тайну.