Виталий Манский – обладатель сотни международных наград и, без преувеличения, крупная фигура в мировом кино. Его фильмами восхищаются на кинофестивалях, его имя знают продюсеры, зарубежные телеканалы участвуют в его проектах. В России он прежде всего известен как создатель и президент фестиваля «Артдокфест». Манский – режиссер документального кино, которого, по его словам, у нас нет.
— В мире мы видим стабильный рост интереса к литературе нон-фикшн. На документальное кино это тоже распространяется?
— Честно говоря, я никогда не связывал впрямую тягу аудитории к нон-фикшн и ситуацию в документальном кино. Знаете, у нас есть такой внутренний термин: «стиль ВВС». Имеется в виду достаточно сухое и ответственное повествование, основанное на фактах. Его типичные образцы можно увидеть на каналах ВВС или, например, Discovery. Путешествия, исторические расследования… Вот такие фильмы, конечно, ближе к нон-фикшн. Или, вернее, они — часть этого явления.
— Но разве это плохие фильмы?
— Да замечательные, прекрасные! Но это скорее форматная телевизионная документалистика. Она имеет много рецептов, один из самых известных такой. Вначале полностью пишется и начитывается текст будущего фильма. А потом на него, как мясо на шампур, нанизывается картинка. Я долгие годы был телевизионным продюсером и спродюсировал около 300 фильмов по более или менее похожим рецептам. Поэтому это не совсем чужая для меня история. Но когда я делаю свое кино или ищу фильмы для фестиваля, я, конечно, ориентируюсь не на этот стиль.
— А на какой?
— Я называю его креативной документалистикой. Такое кино может рассказывать о локальных событиях и непубличных людях. И конечно, оно ничего не выдумывает. Но и не сводится к констатации фактов. Был знаменитый фильм Герца Франка «Старше на 10 минут». Это съемка скрытой камерой мальчика в театре, 10-минутное наблюдение за лицом ребенка. За взрослением, можно даже сказать, за очеловечиванием маленького, только входящего в мир существа. Это не постановка, и там ничего не придумано. Но этот фильм, по-моему, никак нельзя отнести к категории нон-фикшн. Такое кино в первую очередь дает зрителю возможность пережить эмоции. Да, связанные с реальностью, с миром, в котором этот зритель живет, — но именно эмоции. Это все-таки искусство, а не документ.
— У писателя Михаила Анчарова была, кажется, очень подходящая в данном случае фраза: «Произведение искусства отличается от факта на величину души автора».
— Да, именно это я пытаюсь сказать, хотя и не претендую на такую афористичность. Большинство картин, которые мы показываем в рамках фестиваля «Артдокфест», невозможно пересказать. То есть пересказать-то можно, но исчезнет главное — сила и даже, рискну предположить, величие этих фильмов. Их можно — и нужно! — смотреть, чтобы пережить то, на что рассчитывали их создатели. И главной становится позиция автора, то, что именно он выбирает в реальности как точку опоры. Документальное кино — это не документ в общепринятом смысле. Не справка с печатью, которая удостоверяет, что некий фрагмент реальности именно таков, каким он предъявлен. Ведь даже самый первый в истории фильм — «Прибытие поезда» — тоже мог быть совсем другим. Уж казалось бы, куда документальнее? Но если бы братья Люмьер развернули камеру, мы смотрели бы не «Прибытие поезда», а «Встречающие поезд». Совсем другое кино.
— Тогда чем продиктован выбор ракурса, направления камеры сегодня?
— Кино, о котором говорю я, креативная документалистика, задумано как художественное осмысление реальности, ее образ. Это значит, что главенствует тут художник. А он, если уж совсем упрощать, глядя на лужу, видит либо грязь, либо отраженные в этой луже звезды. И это только его право и особенность его устройства, в этом выборе он, собственно, как художник и состоит. В 2014 году на «Артдокфесте» победила картина «Человек живет для лучшего» Ханны Полак. Ханна больше десяти лет снимала фильм о жизни девочки, рожденной и живущей на московской свалке. Я смотрю очень много документального кино и, поверьте, видел фильмов двадцать об обитателях свалок. И их финал так или иначе предсказуем, вне зависимости от художественных достоинств. Больше половины точно заканчивались похоронами или видом безымянной могилки. Когда я смотрел фильм Ханны, я был готов именно к такому развитию событий. Но ближе к концу фильма вдруг происходит абсолютное чудо. У меня просто мурашки по спине побежали. Вот чудо и все тут, иначе не скажешь. И вот в этом сила, мощь художественного высказывания Ханны Полак. Которая смогла увидеть в луже и грязь, и звезды, и вообще всю вселенную.
— Пусть документальное кино не документ, но ведь в том числе и по документальным фильмам потомки будут судить о нашей эпохе?
— Безусловно. Но документалисты, как слепцы из притчи, ощупывают слона по частям, чтобы его описать. А спустя годы складывается совокупность этих разрозненных свидетельств, возникает общий контекст. Лени Рифеншталь воспевала нацизм, в том числе и в классическом «Триумфе воли». Спустя десятилетия Михаил Ромм в фильме «Обыкновенный фашизм» использует материал Рифеншталь, монтируя кадры «Триумфа воли» со съемками из лагерей смерти. И то, и другое было реальностью. Но только их совмещение дает нам удивительно яркий образ того времени. Причем абсолютно вне зависимости от того, что сама Рифеншталь думала про то, что снимает, и вкладывала в свой фильм.
— Что происходит в России с документальным кино? Вот то, что снимает, например, Аркадий Мамонтов, — это тоже документальное кино?
— Ну, в каком-то смысле. Это зависит от того, что мы вкладываем в то или иное понятие. Вот что, например, такое для вас любовь? Для кого-то и общение за деньги в эту категорию попадает. А если говорить о том, что происходит с документальным кино в России, то креативной документалистики у нас официально не существует.
— Как это – не существует?
— За всю 10-летнюю историю «Артдокфеста», при том что в его программе представлены хиты, востребованные во всем мире, только один фильм из нашего конкурса был показан на крупном российском федеральном телеканале. В кинопрокате документального кино тоже практически нет. Хотя многие фильмы, которые мы показываем на фестивале, очень успешны и в прокате. Это, конечно, не «Пираты Карибского моря», но их бокс-офисы в европейском прокате иной раз составляют миллионы евро. Цивилизованной монетизации интернет-показов в России тоже почти не существует. И что получается? Документальное кино в России практически отсутствует.
— А оно вообще нужно? Может, и не надо на него деньги-то тратить, тем более в такое трудное время? Может, без него можно обойтись?
— Так давайте попробуем, давайте! Вот в Северной Корее такой эксперимент давно уже проводят. Там, правда, еще целый ряд «бесполезных» вещей изъят из жизни. Но результат налицо. А в принципе каждый может начать с себя. Просто уберите из собственной квартиры все зеркала. Вот уберите — и живите себе без них. Экономия ведь какая получится!
— Сейчас вы заканчиваете работу над фильмом «Родные». Это картина об Украине?
— Да. И о моей семье. То, что происходит сегодня на Украине, имеет глубокие исторические корни. Это не просто «зеленые человечки», у всего этого есть фундамент. И разобраться в причинах этих процессов очень сложно. Но эти же процессы можно увидеть на низовом уровне, они отражаются в судьбах конкретных людей, обычных семей. А моя семья, так случилось, разбросана по всей Украине. Сам я из Львова, а родня у меня живет и в Киеве, и в Одессе, и в Севастополе, и в Донецке. И между ними все эти конфликты тоже существуют. Я решил сделать картину, которая на примере отношений внутри нашей семьи помогла бы людям разобраться и понять, что глобально происходит в этом государстве.
— А для себя вы смогли понять, что происходит?
— Для меня этого вопроса не было. Я все-таки прожил там с рождения до 18 лет. Но, признаюсь, есть вещи, которые невозможно рассказать словами. Их можно только почувствовать. Иначе у меня был бы как раз фильм из категории нои-фикши с геополитическими выкладками. Но мы с мамой не обсуждаем вопросы геополитики. Ни в жизни, ни в фильме. Но в картине, смею надеяться, можно почувствовать те фундаментальные противоречия, которые существуют в украинском обществе. Да, собственно, и в российском тоже.
— Где можно будет увидеть фильм?
— Да вообще-то во всем мире. 10 крупных европейских телеканалов вошли в проект еще на стадии его разработки.
— А российские среди них есть?
— Думаю, вы и сами знаете ответ.
Беседовал Юрий Зубцов
