Игорь Григорьев: «Не слышал, не видел, осуждаю»

Игорь Григорьев интервьюИгорь Григорьев — знаковая фигура 90-х, один из ярчайших представителей своего поколения. Тот период его биографии, когда он, молодой парень из Таганрога, был создателем и главным редактором культового журнала «ОМ», со всей наглядностью иллюстрирует, какие тогда были возможности для самореализации. Сейчас Григорьев стал артистом и в этом качестве тоже представляет интерес для многих. А как личность он, наверно, будет представлять интерес всегда. Публикуем беседу Игоря Григорьева и нынешнего главного редактора журнала Esquire Сергея Минаева.

Сергей Минаев: Октябрьский номер Esquire посвящен новой музыке. Ты всегда открывал для меня много нового — что-то цепляло, что-то нет. Ты следишь за тем, что сейчас в музыке происходит?

Игорь Григорьев: Слежу, конечно. Ты ждешь, что я начну беситься и ворчать?

Сергей: Я хочу узнать твое мнение.

Игорь: Давай сразу договоримся, что я не буду никого критиковать. Это мое правило — не плеваться в цеху, в котором работаешь. Я могу высказать претензии концептуального характера.

Сергей: Это как?

Игорь: Ну, скажем, мне не нравится поколение, которое пришло после нас. Те, кого называли хипстерами. Они сейчас повзрослели и просят их так больше не называть. Я называл их барахольщиками. По идее это поколение должно было подхватить наше знамя, но они про***али его. Ты знаешь, что делают с отрядом, про***вшим знамя? Расформировывают его.

Сергей: Что с этим поколением не так?

Игорь: Поколение, чей главный орган называется Look At Me, это толкучий рынок, а не поколение.

Сергей: Кого из музыкантов ты к этому поколению относишь?

Игорь: Да всех, кто поет на английском. Зачем их перечислять?

Сергей: Тебе не нравится, что их песни на английском? Казалось бы, космополитизированная история. Нарядные мальчики, хорошо поют.

Игорь: Я знаю. Антон Беляев, например, с которым я сотрудничал на первом альбоме, не выносит песен на русском языке. Я его понимаю. Он и его поколение росли в 1990-х, когда новая культура, которую мы внедряли, еще не оформилась и отовсюду звучала какая-то дичь. Телевидение крутило эти адские «Рождественские встречи» Пугачевой с дельфинами и русалками, из тюрьмы выпустили Новикова (Александр Новиков, исполнитель шансона. Был осужден на 10 лет в 1985 году, вышел досрочно в 1990-м. – прим.), блатняк плотно зашел на радио и стал называться шансоном. С другой стороны, потихоньку появлялся интернет, открывая доступ к западной музыке. И вот это подражальческое творчество, конечно, было связано с нежеланием ассоциироваться…

Сергей: С тем, что звучало в России в 1990-х.

Игорь: Да. Но, ребята, эти ваши англоязычные песни протеста уже давно не актуальны. В России кардинально другая ситуация с музыкой, в которой даже Земфира уже старушка, не говоря о Пугачевой. Хватит. Пойте по-русски. На языке, на котором вам пели колыбельные на ночь.

Сергей: Да, новые молодые артисты, те, кому сейчас 18-25, все поют по-русски.

Игорь: Конечно. С конца 1980-х до середины 1990-х был переходный период, когда рвались все связи с советским прошлым. Для культуры и для музыки это катастрофа. Мы до сих пор от нее не очухались.

Читать также:  Выживание в экстремальных условиях: советы эксперта

Сергей: Ты не считаешь, что это был не протест, а попытка влиться в международную культуру?

Игорь: И что, влились? Посмотри на современную украинскую музыку. Я месяц назад ходил на концерт «ДахаБраха» (современная украинская фолк-группа. – прим.) в Нью-Йорке. Sony Hall, Times Square, три тысячи зрителей. Треть украинцы, две трети — американцы. И вот эти чудесные хохлы, они реально востребованы на мировой сцене. Они выступают на Гластонбери и Коачелле (крупнейшие музыкальные фестивали в Великобритании и США соответственно. — Esquire). Там же Onuka, там же Gogol Bordello, там же Пани Валькова. Они поют на родном языке, их музыка растет из украинских корней. Даже у Дорна эти корни очевидны. На фига миру сдался русский синти-поп, а?

Сергей: Когда речь идет об украинской музыке, я представляю гопак, гуцульщину. А когда ты говоришь «русские отрываются от корней», какие корни ты имеешь в виду? Чайковский? Вертинский? Казацкие песни?

Игорь: Если честно, я считаю, что русской музыки как национальной традиции не существует. Есть буряты, есть мари, есть Кострома, но это все разный космос. Музыка, которую мы называем русской, уходит корнями в украинский обрядовый фолк с его плачами, колядками, перебранками, бесовскими ритуалами на Ивана Купалу и так далее. Русские – большей частью северный народ, а музыка – это южное искусство. Она возникает там, где люди живут не напрягаясь, где не надо бороться за выживание.

Сергей: Ты же южанин? Ростов – это все-таки юг.

Игорь: Таганрог. Я родился в Таганроге. И до 1925 года это была Украина. Я, как и Чехов, приехав в Москву, учился говорить по-русски. В детстве мы не говорили по-русски.

Сергей: А как ты говорил?

Игорь: На суржике. Гхэкал. Чехов тоже гхэкал. Носил с собой кулек с семачками и гхэкал. Чем наводил ужас на актрис Художественного театра.

Сергей: Ты в Москву приехал с кульком семачек?

Игорь: Да, с семачками, авоськой, в которой была кровяная колбаска, и гхэкал.

Сергей: Кто был на знамени твоего поколения? Земфира? Лагутенко?

Игорь: На знамени моего поколения были написаны слова: «Через четыре года здесь будет город-сад!»

Сергей: Кто нес этот флаг?

Игорь: Лагутенко, Земфира, Дельфин, Фадеев, «Сплин», «Агата Кристи», «Мегаполис». Тот же «Ленинград», простите. Да много кто.

Сергей: Как ты относился к творчеству группы «Ленинград», когда они появились?

Игорь: Мне они всегда были по ***, потому что я не люблю всю эту быдлоэстетику в принципе. Меня от нее тошнит. Все это талантливо сделано, и я, наверное, единственный человек, который не видел ни одного клипа группы «Ленинград». Когда я говорю «простите», мне неловко за страну, которая выбрала их главной русской группой. Мик Джаггер не соберет 70 тысяч человек на «ВТБ Арене», а они, бл***, собирают.

Сергей: А в наши 1990-е кто собирал стадионы? Portishead, что ли?

Игорь: Ну, «Мумий Тролль» собирал.

Читать также:  Как Шон Пенн стал журналистом

Сергей: Знаешь, что мне Лагутенко сказал в интервью в апреле? «Есть только четыре города, в которых я могу собрать площадку. Москва, Питер, Екатеринбург и родной Владик». Четыре города собирал тогда – эти же четыре соберет и сегодня.

Игорь: Сейчас, возможно, так. Время другое. Мне, кстати, нравится то, что делает новое поколение, которое пришло после хипстеров. Их называют «поколением «ВКонтакте», или миллениалами. Они нервные и бешеные. И это здорово. Облекут ли они со временем свое высказывание в реально крутую музыку? Посмотрим.

Сергей: Что ты думаешь о высказывании Земфиры про Монеточку и Гречку?

Игорь: Ее за это осудили, мол, старая ты дура, лежала бы себе на печи, построенной на деньги Абрамовича, и помалкивала бы.

Сергей: А ты, когда это прочел, что подумал?

Игорь: Господи, да пусть себе говорит что хочет. Меня бесит эта концепция социальной ответственности звезд – что можно говорить, что нет. Земфира, она кто? Святая? Нагорную проповедь произносит, что ли? Я не понимаю, из-за чего сыр-бор. Благодаря ей про этих артисток узнали те, кто сроду бы их не услышал.

Сергей: Ты слушаешь Монеточку?

Игорь: Не слышал, не видел, осуждаю.

Сергей: Оксимирона?

Игорь: Мне ближе Скриптонит. Он больше про музыку.

Сергей: Ты совсем рэп не слушаешь?

Игорь: Мне не заходит. Рэп оскорбляет мои нежные уши.

Игорь ГригорьевСергей: Ты говоришь о социальном высказывании современных музыкантов. Что ты слышишь? Что двадцатилетние хотят тебе сказать?

Игорь: Лично мне – ничего.

Сергей: Понятно, про что был рок 1980-х. «Вы нам надоели, мы хотим другую страну». Какой посыл был у музыки 1990-х, мне сложно сейчас сказать. «Мы хотим попробовать все, мы такие новые». Про нулевые ты правильно сказал – с одной стороны, страна айфона, с другой – страна шансона. Про что поют современные музыканты?

Игорь: Дело в том, что пафос высказывания сейчас снижается. Если Цой пел за все свое поколение, то эти поют за свой конкретный район. В принципе, это объяснимо, каждый сидит в своем дворе, и ему пофиг, что творится за забором. Меня вот пятнадцать лет не было в России. Когда я вернулся на эту московскую карусель, я думал, что здесь по-прежнему достаточно людей, которые слушают просто хорошую музыку, не важно какого жанра. Мой бывший коллега Шулинский (Игорь Шулинский, основатель и главный редактор журнала «Птюч». – прим.) пришел однажды на мой концерт и сказал: «Ты уж определись, ты или Вертинский, или «Иванушка International». Два в одном сейчас не проканает».

Сергей: Он же был совершенно прав.

Игорь: Конечно. Мир за 15 лет моего дауншифтинга сегментировался, и Россия в том числе. Каждый слушает свою радиостанцию, и ему пофиг, что крутят на соседней волне. Когда я уезжал из России, ничто не мешало публике любить ту же Пугачеву, диско-диву, великую плакальщицу и не менее великую прошмандовку одновременно.

Сергей: Когда ты вернулся в Россию, ты кем хотел быть? Немного Вертинским, немного Албарном?