В тот вечер я в сотый раз проверял карту, пытаясь понять, где свернул не туда. Навигатор упорно показывал, что я на трассе, хотя вокруг был лишь старый, разбитый булыжник, уводящий вглубь соснового бора. Ветер усиливался, и редкие капли дождя уже стучали по лобовому стеклу. Внезапно в свете фар мелькнуло что-то белое – огромная птица, альбатрос или цапля, неуклюже рухнула на обочину, будто подкошенная порывом. Я резко затормозил. А на панели приборов, там, где должен быть уровень сигнала, загорелся странный значок: три переплетённых кольца и цифра девять.
Я вышел из машины, оглушённый воем ветра в макушках сосен. Птицы нигде не было видно, лишь несколько белых перьев кружились в луже у колеса. Вернувшись в салон, я попытался позвонить – без сети. Значок на панели теперь горел ровным сатурнианским жёлтым светом. Из динамиков послышался негромкий, нарастающий гул, похожий на работу какого-то старого механизма. Я тронулся с места, подчиняясь смутному инстинкту двигаться вперёд, туда, где, как мне почему-то казалось, этот звук должен стихнуть.
Дорога петляла, уводя всё дальше от цивилизации. Гул не прекращался, а лишь менял тональность, превращаясь то в низкий бас, то в тонкий, почти неслышный свист. Я заметил, что стрелка указателя уровня топлива замерла на половине бака и не двигалась уже добрый час, будто время остановилось. Вдруг вдалеке, за стволами деревьев, мелькнул огонёк. Не костёр и не фонарь, а холодный, голубоватый отсвет, пульсирующий в такт тому самому гулу. Сердце ёкнуло: навигация мертва, телефон – кирпич, а впереди кто-то или что-то есть.
Машина выкатила на заброшенную заправку. Под навесом, залитая неестественным синим светом, стояла такая же, как у меня, старая иномарка, а рядом с ней – женщина. Она что-то яростно крутила в руках, её пальцы были в машинном масле. Я подъехал ближе и увидел, что она пытается завести сломанный брелок с сигнализацией, который издавал тот самый, до боли знакомый гул. Она подняла на меня испуганное лицо. «У вас тоже не заводится? – выдохнула она. – И часы вот…» Она показала на циферблат своих наручных часов, где стрелки замерли на 21:09. Я посмотрел на свою панель: тот самый значок с кольцами и девяткой горел ровно над застывшими цифрами того же времени.
Она рассказала, что сбила птицу, альбатроса, и после этого всё пошло наперекосяк. Её звали Лика. Мы были как два острова, внезапно нашедшие друг друга в океане абсурда. В её бардачке я нашёл пачку сигарет «Сатурн» и старый, самодельный переходник для прикуривателя, обмотанный изолентой. Мы молча курили, слушая, как ветер стихает, а гул от её брелока постепенно сливается с гулом от моей панели, создавая жутковатый, но устойчивый аккорд.
И тут нас осенило одновременно. Мы метнулись к её машине. Лика открыла капот, а я сунул руку в гущу проводов рядом с аккумулятором. Мои пальцы нащупали тот самодельный переходник, который валялся у неё в бардачке, но сейчас он был воткнут в разрыв массы. Он был горячим и вибрировал. Я дёрнул его, и гул прекратился как по мановению руки. В тот же миг стрелка уровня топлива дрогнула и поползла вниз, а на телефоне появились долгожданные палочки сети. Всё это время её сломанная сигнализация, замкнувшая на массу и усиленная этим кустарным усилителем, создавала помеху, электромагнитный импульс, который глушил всё вокруг в радиусе нескольких сотен метров, ломая электронику и сбивая с толку навигационные системы. Два берега моего маршрута соединил не мистический трин, а её забытый в гнезде прикуривателя хлам, который она когда-то купила у бойкого паренька на такой же заброшенной заправке.
