Уверенно можно сказать, что жанр интервью является одним из самых востребованных в СМИ. Даже те, кто не смотрит телевизор и не слушает ток-шоу на радио, удовлетворяют свою потребность посмотреть и послушать беседу двух людей посредством интернета. Наверняка их интересует персона Антона Красовского, с его характером, одиозной репутацией и суждениями на разные темы. Но что их точно интересует – почему в жанре интервью или ток-шоу так мало достойных программ.
Создатель и генеральный продюсер телеканала «Дождь» Наталья Синдеева тоже реализует себя в качестве интервьюера как может. Очевидно, что в этом жанре она непрофессионал, и непонятно, станет ли таковым когда-нибудь. Но данное интервью показательно и достойно внимания по разным причинам. Оно в первую очередь касается тех, для кого понятия «права личности» и «свобода слова» не являются абстрактными. И конечно, оно будет полезно всем, кто хочет реализовать себя в журналистике.
К слову, эту передачу, выложенную на Youtube в сентябре 2014 г., запросто посмотреть не получится – нужно подтверждать свое согласие через аккаунт. А вот на сайте «Почему бы нет» его можно прочитать с микроскопическими сокращениями (в текст не вошли одна-две незаконченных мысли, зато информацию для размышления вы точно здесь почерпнете).
НАТАЛЬЯ СИНДЕЕВА: У меня в гостях Антон Красовский, журналист, блогер, политтехнолог, ну и много еще чего из себя представляющий гость…
АНТОН КРАСОВСКИЙ: …в будущей студии Lifenews в гостях…
Н.С. На самом деле говнюк невозможный, потому что за минуту до эфира он мне уже успел наговорить гадостей. Человек характеризуется, наверно, людьми, и тем кто рядом, и тем что я чувствую по отношению к человеку. Когда я прихожу на твои дни рождения и вижу людей, которые находятся рядом, то как они к тебе относятся, что они о тебе говорят и так далее, и то что я сама чувствую…
А.К. Ты имеешь в виду Геббельса, Геринга и Бормана?
Н.С. Не ёрничай, я сейчас очень искренне объясняюсь тебе – не буду говорить в любви – но в симпатии. Несмотря на то, что вся твоя эта говнистость, извините, зрители, твоя какая-то ненависть иногда… Я, конечно, считаю, что твой панцирь, твоя маска – когда-то ты решил, что тебе надо ее на себя надеть, и несмотря на то что мы уж сколько раз с тобой пытались что-то делать совместно, это заканчивалось руганью, скандалами и достаточно резко иногда, у меня очень глубокая симпатия к тебе, и я хочу с тобой сегодня про это.
А.К. Про то, какой я хороший.
Н.С. Про то, какой ты хороший.
А.К. Я не хороший.
Н.С. Скажи тогда, почему ты не хороший.
А.К. Я не хороший, потому что быть хорошим довольно глупо. Или быть плохим довольно глупо. Потому что выражать свои чувства: любовь, ненависть, какие-то свои ощущения, презрение люди не умеют. В этом, кстати, проблема телевизионного народа, и в частности, на вашем телеканале: люди не умеют выражать свои чувства и эмоции в эфире, потому что это, в общем, отдельная профессия.
Н.С. Но мне кажется как раз уж из всего того, что сейчас есть на телевидении, на «Дожде» точно выражают свои эмоции. Я не знаю, умеют-не умеют, но то что у нас всех есть эмоции и они вылезают из кадра, это точно.
А.К. Русскому зрителю это точно будет непонятно, а зрителю телеканала «Дождь» тем более, но есть некоторое количество мировых примеров, которые, так сказать, эмоционально-профессионально телевизионные.
Н.С. Например?
А.К. Которые, как сказал бы телекритик Глеб Морев, эмблематические. Ну, например, Опра. А для зрительниц телеканала «Дождь», это, как мы знаем, зрительницы 65+, будет понятно, если я скажу, что тетя Валя Леонтьева. Вот она, собственно говоря, стала тетей Валей Леонтьевой, а не какой-то Азой Лихитченко, при всем моем уважении к диктору Лихитченко, именно потому что она впервые на отечественном, и вообще, может быть, восточно-европейском телевидении, съездив в Америку и посмотрев, как выглядят американские ток-шоу, сделала такую душевную программу. И в эфире стало возможно плакать, по-настоящему смеяться, жалеть, ругать – и все это делать одновременно и не потому что ты горишь какой-то идеей: «Я очень эмоционально против Путички, я уже 15 лет за ним слежу и ненависть меня переполняет». Это все мы видим на некоторых примерах на вверенном вами себе же телеканале. Я в этом абсолютно убежден, и более того, убежден, что в этом ваши сегодняшние проблемы.
То, о чем ты говоришь – это некая переполненность чувством. А то, о чем я говорю – это некое профессиональное использование чувственных ритмических конструкций.
Н.С. Это такое кино получается немножко, да? То есть это какая-то игра.
А.К. Если бы Рики Мартин не приходил в эфир Опры и не был готов делать там coming out по сценарию: здесь мы плачем, здесь мы вытираем…
Н.С. А как это, расскажи.
А.К. Именно так все и происходит. А как ты думаешь, проходит телетрансляция, например, «Оскара»? На третьей минуте…
Н.С. Ну, «Оскар» — это я понимаю.
А.К. Смотрите, здесь я вам задаю такой вопрос, как вы будете реагировать? Вот я, например, давал интервью CNN один раз в своей жизни. Продюсер мне вскрыл мозг, я лежал на пляже под Лиссабоном, потом я ехал 120 миль под Лиссабон, потом я ехал из этой деревни обратно в эту студию по горам, и все это время продюсеры этого CNN разговаривали: как, что, в какой последовательности, с вами в студии будет вот этот человек, он будет утверждать вот это, что вы будете говорить? А вы не считаете, что будете говорить вот так? А, отлично, сейчас вам перезвонит мой коллега Джек, ему тоже очень интересно. И все время так.
Н.С. Они тебя пытались переубедить или нет?
А.К. Никогда! Они выстраивают собственную конструкцию. Это огромная, фантастическая и дико дорогостоящая завиральная конструкция, которой в российском телевидении, конечно, нет. Потому что ведущий приходит в студию, условно говоря, ему приносят сценарий, который пишут 28 лохушек за 40 тысяч рублей, и говорят: «Вот, сейчас у тебя будет в гостях вот это, вот это». Ведущий пишет какую-то свою подводку, отводку, и хорошо если он, как Андрей Малахов, действительно интересуется процессом.
Н.С. Хорошо, хорошо, мне очень это интересно, потому что я хотела бы это посмотреть и один раз испытать на себе… Антох, ты совершенно разный в тех ипостасях, в которых мы тебя наблюдаем. И я пыталась себе сказать, кто ты больше: ты больше журналист, или ты человек, быстро реагирующий на что-то. Ты же работал в глянце, потом работал на телеке, работал у Прохорова в совершенно какой-то новой для себя роли. Вот сейчас нигде не работаешь. Вот если я – золотая рыбка, и у тебя есть одно желание, связанное с профессией, ты бы что мне сказал? Золотая рыбка, я хочу…
А.К. Телевидение.
Н.С. А как ведущий, продюсер, как кто?
А.К. Это самый сложный вопрос, на который я не могу себе ответить, просто потому что есть профессия, в которой я действительно умею делать довольно много. То есть посади меня сейчас за (нрзб) или Final Cut, я вам смонтирую вашу передачу один, без всяких людей.
Н.С. Можешь смонтировать нашу программу?
А.К. Ну нет, у вас есть специально обученные люди, которые за это получают деньги, я за это денег не получаю, а считаю, что нельзя работать за идею, надо работать за деньги. Мне трудно ответить на этот вопрос, потому что я умею делать все, но я, конечно, тщеславный, мне нравится, когда меня узнают в самолетах пенсионерки опять же 65+, и говорят «спасибо вам». А с другой стороны, мне нравится руководить процессом, и я это делаю довольно неплохо.
Н.С. Контр TV создавался как телеканал – контр «Дождю»…
А.К. Нет, неправда. Контр TV создавался как некий аферистический продукт. Мы с Сергеем Минаевым и тогдашним нашим партнером Артаком Гаспаряном сидели вот здесь у наших друзей в клубе «Река» на веранде в августе 2012 года, и говорили: давайте такой сделаем канальчик, в котором будут новости и так далее.
Я говорю: ребят, я вас знаю, вы жулики и вы за Путичку. А я тоже за Путичку, но я считаю при этом, что Путичка – неактуально. Вот, а я хочу быть актуальным.
Мне говорили: нет, ну это не за Путичку, это не путинские деньги, и вообще это не админка, поверь нам, мы хотим делать comedy central, и вообще это все будет про смешное. Поэтому надо сделать смешные новости, у нас даже будет специальная программа «новрусти». Мне нечем было заняться, у меня было очень сложное лето, на мне была подписка о невыезде, уголовное дело, я понял что…
Н.С. Это ведь было после уже Прохорова.
А.К. Это было ровно после Прохорова, когда я такой мальчик, по одному телефону мне А.Б.Пугачева звонит, по другому там какой-то олигарх, подайте мне машину к 6 подъезду и я поеду в отдельном лифте. И вдруг ты понимаешь, что у тебя ничего нет, а на тебя завели какое-то левое уголовное дело за совместные посиделки с Ксенией Собчак, у тебя нет работы, а на те деньги, которые ты заработал, в отличие от того как считает уехавший в Эстонию А.К.Троицкий, не то что не купишь квартиру в Маре, а не купишь даже квартиру в Химках – в общем, тебе не очень понятно, что делать. А мне нужно вообще что-то делать, потому что я не могу сидеть дома. И это был телевизионный проект, в котором – ах, обмануть меня несложно, я сам обманываться рад. А потом через 2 месяца была такая специальная, ритуальная встреча, когда Минаев вернулся из администрации президента, позвал меня и сказал: ну вот такое дело, все-таки бабки будем брать в админке. Поэтому давай тебе на выбор: мы можем запуститься, ты тихо уйдешь, прям отдадим деньги, сколько тебе надо, либо ты вписываешься в этот проект. Я сказал: ну в принципе я вписываюсь.
Н.С. Почему ты так сказал?
А.К. Потому что я в него уже вписался и втянулся, и для меня это был проект профессиональный. Во вторых, я еще раз повторяю, ни Владимир Путин, ни администрация президента со…
Н.С. Соединенных штатов?
А.К. С людьми, с которыми я тогда общался, не вызывала у меня такого раздражения, как например, вызывали у меня люди в противоположном лагере. Я до сих пор честно могу сказать, что к условному Павлу Зеньковичу отношусь в 150 млрд раз лучше, чем к условному Алексею Навальному.
Н.С. Скажи пожалуйста, но в любом случае, если это деньги Кремля и админки, то это значит, есть определенные задачи.
А.К. Конечно, есть. Просто, Наташ, ты как любой нормальный эгоцентрик считаешь, что любая задача обязательно против тебя. Контр ТВ не существовал как канал против «Дождя». Это был канал, который существовал против вот той части молодого, яркого, активного, желающего что-то изменить в этой стране, которое ассоциировалось с Болотной площадью. Против вот этого всего хорошего за свое все хорошее.
Н.С. Слушай, ну на Болотную ты ходил, и мы вместе там встречались.
А.К. Один раз.
Н.С. Неважно, ты там был и точно так же искренне сопереживал всему, что мы там видели.
А.К. А потом я посмотрел, что из этого получилось.
Н.С. ОК. почему тогда ничего с Контр TV не получилось, я сейчас не про твой уход?
А.К. Это уже не очень корректный вопрос, потому что я-то уже ушел, это был мой личный уход и личный исход. Почему не получилось, это уже не мое дело.
Н.С. Твое мнение?
А.К. Ну потому что было огромное количество конкурентов, деньги закончились, был конкурент на этот самый бюджет.
Н.С. Правильно ли я понимаю – я этого не знаю – что бюджет Контр TV просто передали Lifenews?
А.К. Видимо да.
Н.С. Тогда у меня такой вопрос: если тебе сейчас позвонит Lifenews и сделает предложение? Прийти работать, не знаю, генеральным продюсером канала.
А.К. Наташ, смотри. Если бы А.А.Габрелянов, к которому я очень хорошо отношусь несмотря на все, хотел это сделать, он давно бы уже это сделал.
Н.С. Нет, я не про Арама Ашотыча, я про тебя, если бы тебе поступило это предложение.
А.К. Стать генеральным продюсером канала Lifenews? Нет.
Н.С. Почему?
А.К. Потому что задачи, которые сейчас стоят перед государственным телевидением – это не те задачи, которые я могу выполнять. На самом деле, когда Контр ТВ запускался, был мой прочувствованный театральный монолог по поводу того, что мы из админки, но тем не менее я не буду врать здесь и лизать кому-то жопу. И так и было, я лично не врал, я лично не лизал жоп.
Н.С. Ты сломался же в какой-то момент, когда тебе пришлось лицемерить в эфире.
А.К. Конечно, так я ровно об этом! Я бы и на другом эфире лицемерил, и в вашем эфире пришлось бы точно так же. Другое дело, что это не привело бы к каким-то таким последствиям, хотя я еще раз повторяю, мой уход оттуда был абсолютно добровольным. Не то что меня уволили, то есть меня уволили – убрали из эфира, но мне потом предложили схему, которая мне позволяла там оставаться.
Н.С. Почему ты сказал, что у нас в эфире ты бы тоже лицемерил?
А.К. Ну потому что в вашем эфире тоже не было ни одного, а могло бы быть.
Н.С. Камин аута?
А.К. Конечно.
Н.С. Могло бы быть, мне кажется, у нас этот вопрос даже не стоял, потому что у нас настолько открытое…
А.К. У каждого из вас, из людей, которые могли это сделать, лично этот вопрос стоял, я это знаю, с этими людьми это проговаривал. Один человек это хотел сделать, но не сделал, подумав. Второй человек хотел это сделать когда-то еще на большом федеральном канале.
Н.С. Я бы им всем сказала: делайте.
А.К. Так я бы им тоже всем сказал: делайте, проблема в том, что ты этого не сделала. Сказала бы: ребят, вот мы знаем, кто здесь на канале «Дождь» геи. Один из вас даже давал интервью журналу «Афиша».
Н.С. Мне, конечно, это в голову не приходило, потому что для нас это нормальная естественная ситуация, и эта тема для нас не тема. Я знаю про себя и знаю, что никакого лицемерия в этом не было. Когда журнал «Афиша» сделал этот большой проект, я, конечно, покусала локоточки и сказала: да что же нам это в голову не пришло как проект! И мы даже обсудили это потом, но что ж нам теперь бежать после «Афиши».
А.К. Да, конечно, а в этом и заключается смысл какой-то борьбы, когда каждый день…
Н.С. У тебя же тоже была эмоция, ты ведь не побежал потом…
А.К. Как это я не побежал? Сначала я это сделал в эфире, реально об этом начали говорить, когда я после этого уже дал интервью Ксении Соколовой на «Снобе» через месяц после этого. Потом были все эти гей-прайды в Нью-Йорке, по 8 интервью в день для всех телеканалов мира на протяжении года.
Н.С. Я к тому, что это не ты побежал, это уже за тобой побежали.
А.К. Нет, куда-то я сам побежал, куда-то за мной, процесс поступательный, он идет всегда друг напротив другу. Ты знаешь, как моя подруга Ольга Романова, которая сейчас идет в Московскую городскую Думу и которой я немножко помогаю, говорит: ну чо я буду каждый день про себя писать? Потому что ты идешь в гордуму, люди должны знать о тебе, ты должна просить, ты должна звонить, умолять, чтобы к тебе пришли и так далее. Вот ровно то же самое. «Ну чо мы будем делать после «Афиши»… Да кто читает эту «Афишу»? Разные же зрители! Ваши зрители – женщины 55+! Читательницы «Афиши» — женщины 15-! Это разные аудитории.
Н.С. Именно после вот этого камин аута ты как бы фактически стал такой гей-иконой.
А.К. Это тоже неправда.
Н.С. Ну фактически, твои интервью и внимание к этому. Ты же точно не хотел этого?
А.К. Нет, не хотел.
Н.С. А ты хоть раз об этом пожалел?
А.К. Все время, каждый день.
Н.С. Почему? Вот это вопрос, насколько ты чувствуешь, что в стране поменялось и насколько ты чувствуешь отношение?
А.К. Ну во-первых, в России ничего не поменялось, просто эта тема ушла из эфира. В прошлом году она была в эфире, сейчас другая тема в эфире. Нашли новых врагов, настоящие враги, у них есть самолеты.
Н.С. Но ты на себе испытываешь…
А.К. Гомофобию? Когда показываешь личные сообщения в фейсбуке людям в Америке, они не понимают, почему ты не идешь в суд, не бежишь, не эмигрируешь. Мне ж, понятно, 28 раз предлагали уехать. Ну конечно, я испытываю это на себе. Например, когда приезжаешь, а мама говорит: «Я продаю дом, потому что я чувствую, что мои соседи…» Я это чувствую каждый день, в своем подъезде, со мной люди не здороваются, это в центре Москвы происходит, это не Жулебино, а это здесь происходит на Знаменке, напротив Кремля.
Н.С. Я сейчас конечно в ужасе думаю про молодежь, и в том числе про своих детей, и стараюсь дома очень откровенно разговаривать со своим сыном на эту тему, для того чтобы у него даже ощущения не возникало, что эта тема неправильна или запретна, но…
А.К. А если твой сын придет и скажет: «Я гей», ты как отреагируешь?
Н.С. Это его уже право.
А.К. Так.
Н.С. Как нам эту ситуацию попытаться изменить?
А.К. Я считаю, что единственно правильный путь не только в России, а в любой стране – это путь С.А.Капкова. Не в том смысле, что С.А.Капков – гей, а в том смысле, что человек в невозможной ситуации и дико странных и стремных обстоятельствах организует вокруг себя очень приятное пространство. Могли ли мы вообразить 5 лет назад, что будем жить в городе с такими общественными пространствами? Ну конечно нет! И это все было следствием деятельности одного-единственного человека, который решил, что будет вот так, а не так, как было. Для которого вот эта задача и вот это ощущение реальности и красоты вокруг себя было важным, и он понимал, что сейчас может решить это. На самом деле, то что сейчас делаете вы с Сашей – это тоже пространство, которое меняете вокруг себя. Не надо бороться с кровавым режимом, а надо менять пространство вокруг себя.
Н.С. Да не борется никто с кровавым режимом.
А.К. Ты не борешься, а кто-то там у тебя сидит и борется, и в этом проблема, понимаешь.
Н.С. Антох, ты тоже нас понять можешь. Я имею в виду, откуда это берется. Вот последний год у меня состояние как в окопе. Мне муж говорит: Наташ, ты как будто все время в борьбе. Я говорю: да я рада буду про бизнес, про работу, но у меня не получается, потому что у меня то тут взорвется, то тут. То закон примут рекламу отменяют, то нас закрывают, отключают, пугают моих рекламодателей. Ну это же естественная реакция, и у ребят, наверно, такая же. Когда ты им сокращаешь зарплату, когда говоришь, что мы должны отсюда переехать, но не знаем пока куда, а нам надо не останавливать вещание, и нас работает в 3 раза меньше, чем работало, а при этом надо делать тот же объем, то конечно, понятно, откуда берутся эти эмоции. Но то, что менять надо вокруг себя – я с этим согласна и мне это очень нравится.
А.К. И я еще хочу сказать, что надо менять вокруг себя и надо договариваться. Проблема русских людей вообще целиком – не активистов, не оппозиции, властей, соседей – в том, что мы не умеем и не хотим друг с другом договариваться. Ни о чем. У тебя та же самая проблема. Что бы я сделал на твоем месте? Не отправлял бы Антона Желнова 20 раз задавать Путину один и тот же вопрос, а после первого вопроса нашел бы закрытую линию, позвонил бы Володину и сказал бы: В.В., давайте уже встретимся поговорим по-человечески, просто нормально поужинаем. И Вацлав сказал бы: Наташ, ну конечно же да, давайте, вот там-то. И твоя проблема была бы решена, потому что это вопрос коммуникации, вопрос договоренностей и желания договориться.
Н.С. Может, ты и прав, я вообще за то чтоб договариваться.
А.К. Но ты же не сама, а через кого-то.
Н.С. Нет, я не пыталась договариваться, я пыталась рассказать, что с нами происходит, несправедливо. Вопрос в другом. Смотри: вот тебя почему-то и вообще несправедливо начинают уничтожать. И в тот момент, когда тебя уничтожают, ты должен снять трубку, пойти к тому, кто тебя уничтожает и сказать: ну хватит меня уже!
А.К. Да, это единственный путь спасения, и более того, единственно возможный путь, в котором можно жить. Люди вообще родились как вид для того, чтобы друг друга уничтожать. То есть вообще удивляться тому, что кто-то пытается тебя уничтожить, а потом еще съесть и из твоего черепа сделать чашу – это странно в нашем с вами возрасте. И наша задача, людей думающих, цивилизованных: не удивляясь этому, приходить с открытыми объятиями. Конечно, надо позвонить Володину и сказать: В.В., я хочу с вами встретиться. Я бы сделал ровно так же.
Н.С. Ну, я так не чувствую.
А.К. Ну, вот ты так не чувствуешь, поэтому вы переезжаете в Эксперт-ТВ, а остались бы здесь. Ведь на самом деле первый ответ В.В.П. по поводу молодого хорошего коллектива – это и был такой ответ, что типа: а чо вы не договорились-то до сих пор! А ты просто это восприняла как то, что он тебе разрешил – он ничего тебе не разрешил. Это просто был отсыл к тем людям.
Н.С. Так что к тем людям, я же ничего плохого не делаю!
А.К. Они тоже ничего плохого не делают.
Н.С. Делают, они забирают у меня мою мечту, мой бизнес, мои деньги, работу.
А.К. Ты тоже забираешь у них их мечту, их деньги и их работу.
Н.С. Нет, я просто выполняю свою работу.
А.К. И они просто выполняют свою работу. Просто у вас разные понятия о работе. Ты можешь считать, что у тебя правильное представление о работе, а у них нет, они считают, что у них правильное.
Но я еще раз говорю: проблема всех русских в том, что русские отказываются друг с другом договариваться. Нам проще поджечь дверь соседу, чем пойти к нему с яблочным пирогом. Хотя конечно, нам очень хочется поджечь эту дверь.
Н.С. Мне кажется, идет все-таки какая-то подмена. Потому что договариваться с человеком, с которым у тебя конфликт, и первой протянуть руку или первой сделать шаг – я за. Но договариваться с человеком, скажем, первой протягивать руку тому, кто тебя уничтожает – ну это правда другое.
А.К. Это нормальное чувство самосохранения.
Н.С. Вот даже мы с тобой. Мы с тобой 3 или 4 раза пытались что-то вместе сделать.
А.К. 18.
Н.С. 18. Взаимная симпатия есть – есть, желание есть – есть, уже доходили до каких-то деталей, и все равно заканчивалось ничем. Ты меня послал просто и хлопнул дверью.
А.К. Я тебя послал, потому что это была не та программа, вы мне предложили бессмысленную программу с Машей Гессен, которую я не хочу вести, потому что не хочу с Машей Гессен никак ассоциироваться.
Н.С. Ты мог бы сказать: я не хочу, хочу вот так, ты же талантливый парень.
А.К. Ты задаешь вопрос простой: а почему я должна договариваться с Володиным, я тебе объясняю. Потому что вы живете под одной крышей. Ты зависишь от него, а он на самом деле зависит от тебя. Вы рядом и вы никуда сейчас друг от друга не денетесь.
Н.С. Ну хорошо, давай по-другому, я могу прямо сейчас, как закончится эфир, позвонить в приемную Володина и попросить о встрече. Вот допустим, у нас происходит эта встреча, и мне Володин говорит: ОК, все понял, работайте, но давай так. Вы там давайте вот про это больше никогда. И что я должна делать: вернуться к журналистам и сказать?
А.К. На самом деле я помню, даже после того случая с Ленинградской блокадой было огромное количество внутренних ограничений… Я не могу себе представить, чтобы тебе сказали: а давай про это… А про что – про это?
Н.С. Ну например, про личное имущество: дачи и так далее.
А.К. Ой, ты правда считаешь… Я так и представляю себе человека этого уровня, который говорит: Наташ, делай что хочешь, только не про мою дачу…
Н.С. Ну, не показывайте Украину. Просто перестаньте.
А.К. Вся жизнь менеджера заключается в том, чтобы договариваться. Значит, давайте решим, как будем показывать Украину. Все показывают, вопрос как.
Н.С. А как насчет того, чтобы показывать как есть?
А.К. Никто не показывает то, как оно есть, и вы не показываете то, как оно есть. Потому что то как оно есть – это значит у тебя одна камера на федералах стоит, одна камера со Стрелковым, одна камера с Бородаем, одна камера у тебя, как говорит Дима Киселев, с карателями.
Н.С. Вот смотри, у нас не хватает такого количества камер, но мы как раз стараемся максимально показать все, что происходит на Украине.
А.К. Так и РБК так же делает. Не будет такого вопроса, поверь мне. Ты сама себе задаешь огромное количество вопросов, которых на самом деле не случится. Ты себе задаешь вопросы буквально следующего характера: а вот если я сейчас в гололедицу выйду и сломаю ногу? Ну, сиди дома!
Н.С. Ты не ответил мне на вопрос, что если бы ты был генпродюсером канала «Дождь»…
А.К. Во-первых, он не стал бы со мной разговаривать, потому что я ему не интересен. Потому что ты для него фигура, а я для него говно. И это, в общем, справедливо. А во-вторых опять же: что бы я сделал, если бы вышел в гололедицу и сломал ногу? Я бы вызвал скорую помощь. Что бы я сделал, если бы мне запретили показывать Украину? Я бы придумал, как Украину показывать, так чтобы мне было не стыдно показывать. Если бы мне сказали: не показывай мою дачу, я бы сказал: хорошо, я не буду показывать. Честно. Если бы вопрос между сохранением моего канала в эфире стоял так: сохранять канал или сраная дача Володина, я бы не показывал дачу Володина, Неверова, чьи там еще дачи? Мы знаем чьи.
Н.С. А дальше что?
А.К. А дальше – ты уже в эфире. И дальше – это уже следующий торг, Наташ, твоя жизнь – это торг, ты торгуешься, ты договариваешься, у тебя каждый день возникают вопросы, в этом смысл.
Н.С. Я вообще ничего не умею…
А.К. Конечно, ты каждый день задаешь себе 15 вопросов: почему я сейчас не буду звонить Володину, тебе проще попросить Желнова задать еще один вопрос, который ничего, кроме раздражения и дополнительных проблем, уже не вызывает. Вот понимаешь, как это выглядит. Это как мне рассказывал один теленачальник, может неправда, но картинка очень красивая. Совещание по Беслану, там дети гибнут, они в заложниках, все дела, совет безопасности, сидят телевизионные начальники. Путин заканчивает совещание, говорит: «Есть еще какие-то вопросы?» Встает один начальник и говорит: «Вот у меня есть вопрос, тут И.Я.Крутой меня убить обещает». На что тот: «Слушайте, тут всю страну убить обещают». Вот этот вопрос телеканала «Дождь» на фоне Украины и мира выглядел так нелепо!
Н.С. У меня тут в программе был Николай Усков. И, в отличие от нашего с тобой разговора с Колей очень спокойно, он очень такой позитивный, в конце уже программы говорю: Коля!!!
А.К. Да, а потом он ночью напивается и пишет в комментах: мрази! Твари! Горите в аду! Когда же ты сдохнешь! Почему вас не банят при рождении! Таких как вы надо уничтожать!
Н.С. Ну и вот, я ему: Коля, что с тобой, ты можешь дать эмоции? Он говорит: я понял, что я просто умру, если буду так эмоционировать. И я вот стал спокойный, принимаю иногда препараты.
А.К. Нет, я совершенно от этого не умру, просто быть все время на взводе очень утомительно. Я бы и рад, но все-таки надо употреблять какой-то допинг, или допинг должен вырабатываться какой-то железой, как у Дмитрия Ольшанского это происходит. А у меня просто не вырабатывается, я человек немолодой и больной и в общем, хочу уже поспать.
Н.С. А что с работой-то сейчас, скажи.
А.К. Есть какие-то разговоры, проекты. Мне, конечно, никто не даст вести политические эфиры при этой власти, и слава богу, потому что и они мне не доверяют, и я им не доверяю. Нет, это будет такое «мяу».
Н.С. А была эта «черная метка», чтоб тебя не брать?
А.К. А черт его знает, я ж не обсуждал это ни с кем.
Н.С. А почему ты-то не снял трубку и не попросил?
А.К. А потому что это разные вещи. От этого зависела бы исключительно моя судьба, а от твоего звонка зависит судьба 200 людей…
Н.С. Вот, Антоха, у меня получилась такая программа. Вся поперек, но эмоционально мне было очень кайфово. Как тебе?
А.К. А, это у вас типа как в «Школе злословия»? (На камеру с улыбкой) Мне очень понравилось разговаривать с Наташей Синдеевой!
Н.С. Нет, расскажи о своих ощущениях давай.
А.К. От программы? Ну, все-таки нельзя в 2014 году вести программу как Кира Прошутинская. Все-таки надо вернуться из 90-х в 10-е и быть гораздо более технологичным. То есть не нужно этого: давай мы просто поговорим про жизнь. Про какую жизнь?
Н.С. Ну вот конкретно что?
А.К. Значит, первые 10 минут мы говорим про Путина. Вопросы про Путина будут такие: поговорим, на что Путин живет, про дачу Путина, про визит Путина, про роль Путина на Украине, у нас 20 вопросов на 10 минут, мы можем выбрать, какие мы выкинем. Потом мы говорим про ситуацию на телеканале «Дождь», на это мы отводим 7 минут 30-40 секунд, как пойдет.
Н.С. Это мне в ухо должны?
А.К. Нет, ты это сама должна чувствовать. Потом, конечно, меня надо троллить и всех надо троллить.
Н.С. Ну я не хочу троллить.
А.К. А как – тогда сиди в своем кабинете! Ты меня просила дать совет. К тебе приходят абсолютно любые люди, пусть вам звонят прямо в студию. Или давай прямо отсюда позвоним Володину в приемную. Давай, несите телефон! Или ты позвонишь Диме Пескову и скажешь: Мить, я хочу встретиться с Володиным, что мне для этого надо сделать?
Н.С. А он сейчас на «Стрелке», проводит семинар с Мамутом.
А.К. Пошли! Надо взять телекамеру, пойти прям к Мамуту. Напиши смску Мамуту.
Н.С. Мамут упадет в обморок.
А.К. Напиши: «Саш, прости пожалуйста, я знаю, что ты с Вацлавом. Я очень хочу с ним встретиться». Мамут ему покажет. Он скажет: а я не хочу. Или тот скажет: а я не передам. На самом деле ты, как любая красивая девушка, боишься, что тебя пошлют. Ну пошлют.
Н.С. Вообще меня не посылают. Я этого не боюсь, я боюсь только своего внутреннего состояния. У меня самый большой конфликт – это если я сама начинаю себе врать.
А.К. А делаешь ты это регулярно.
Н.С. Вообще не вру.
А.К. Мяу. «Меня никогда не посылали, и поэтому я этого боюсь». Ровно поэтому и боишься. Боишься, что щас Мамут тебе скажет: «Пошла вон! Забудь мой телефон!» Написала? Отправляй, и покажи на камеру зрителям, что ты не врешь, как обычно делает телеканал «Дождь».
Н.С. Сейчас дам тебе телефоном по голове.
А.К. Что ты не Дмитрий Киселев, что ты не Боря Корчевников, что ты честный журналист, как Пушков. И Юлия Таратута.
Н.С. (смеясь) Говнюк.
А.К. Да-да, проследите, товарищи, чтобы эта смска была отправлена, а ответ был получен.
Н.С. Вот этого я правда не боюсь, а разговоров с собой боюсь.
А.К. Я и говорю, ты слишком много говоришь с собой, ты поговори лучше с Вячеславом Викторовичем.
Н.С. У меня в гостях все это время был Антон Красовский. Я не знаю, как мы эту программу будем монтировать, либо оставим все как есть, потому что конечно это все надо оставлять в эфире. Антох, спасибо. Результаты, если они будут, то мы сейчас в ближайшее время вам об этом расскажем.
P.S. Крупный план экрана телефона Синдеевой. Текст: «Саш, прости. Ты сейчас рядом с Володиным. Хочу с ним встретиться! Можешь спросить? Я рядом». Ответ: «Не могу».
