Начав снимать кино довольно поздно, в сорок лет, он, тем не менее, успел обогнать многих своих коллег из ранних. Да, такое с ним часто бывало и бывает: сделает что-то — и вроде непонятно, зачем и почему, а проходят годы — и становится понятно… Журналист и писатель Игорь Свинаренко побеседовал с Павлом Лунгиным и предлагает вашему вниманию авторский материал на эту тему.
Он уехал жить в Париж, когда считалось, что это круто, вау! Это случилось в 1992 году. Я туда заехал в рамках осуществления старой мечты, только годом позже. Это всё лет за двадцать до мема «пора валить», да. Запад был праздничной, яркой картинкой, и выходцы из бывших колоний ещё не завели обыкновения жечь машины в Париже… Я не то чтоб Лунгину завидовал, куда мне с ним равняться, но считал его небожителем, обитателем райских кущей при жизни.
И вот круг замкнулся. Люди, спустя много лет, пошли тропой Лунгина и что-то там думают о новой жизни, об эмиграции, о том, что им повезёт в отличие от других. А он-то вернулся. Почему?
— Считаю, что сейчас эмиграция абсолютно бессмысленна. Потеря языка, стиля жизни, культуры — это не восполняется ничем…
— Расскажи про свой тогдашний, в 90-е, отъезд в Париж.
— Я спокойно жил в Москве, спокойно переехал во Францию. Все говорили: «О! Ты живёшь во Франции!» Ну а как я живу? Те же проблемы: надо утром вставать, чистить зубы, мыть посуду, но — в Париже.
— Ты без акцента по-французски говоришь?
— Ну, наверно, есть какой-то акцент.
— Но ты ведь двуязычный? После того, как мать с младенчества приучала тебя к этому языку, только на нём с тобой говорила?
— Говорю я легко, а писать боюсь. Сложно всё…
— Я, когда вижу в Париже негров, думаю: «Ну, вот они тут толкутся, улицы подметают. А у себя в Африке могли б жить интересной жизнью: устраивали б государственные перевороты, генералами б служили, кино 6 снимали… Чего ж они в Европе прозябают?» Конечно, белая цивилизация симпатичная, но…
— Но она скучная. Вот я и есть такой негр, который вернулся в Африку.
— Ну да, тебя ещё называют реэмигрантом.
— Нет-нет. Я не эмигрировал никогда! На самом деле жизнь режиссёра — это жизнь перелётной птички, которая всегда перелетает туда, где есть зерно… В России жить приятно, но неудобно. С другой стороны, в России замечательно неожиданная жизнь.
— Ну да, у нас одно время, помню, много писали, что-де, сидя на Монмартре, Лунгин про русскую провинцию говорит с придыханием.
— Тургенев писал свои охотничьи рассказы, сидя за границей, и ничего. Я уж не говорю о Набокове. Если меня тот факт, что я жил в Париже, заставляет снимать фильмы о русской провинции, так и слава богу. Это, по крайней мере, более интересно, чем жить в русской провинции и хотеть снять фильм про Париж. Интересно, чем дольше я жил во Франции, тем дальше я отходил от французского менталитета… И потом, французское общество вообще очень замкнутое. Глубоко войти в него невозможно…
— Но тебе-то удалось войти в общество, ты-то общаешься с французами!
— Да, с отдельно взятыми французами. А поскребёшь его, так он или сам из Ливана, или бабушка его из Одессы… Француз, но на генетическом уровне в нём есть много нефранцузского… Я не стал, к сожалению, настоящим парижанином. Может, это говорит о моей косности и депрессивности … Я два раза за десять лет был в Лувре. Я жил там как идиот! А Париж на самом деле обворожителен и прекрасен. Серебряная река, такая серая, и чувство свободы… Ты выходишь на улицу, и тебя несёт куда-то…
— Про французские обычаи… Ты, к примеру, можешь без дижестива обойтись?
— Ох могу. Я или вообще не пью, или много пью. А бутылочку вина в обед — это не мой стиль. У меня так: или пообедал и пошёл, или уж сел пить водку.
