Книга Евгения Гришковца «Театр отчаяния. Отчаянный театр» интересна во всех смыслах. Она не просто автобиографична: каждому мыслящему и творчески неспокойному человеку она дает возможность поразмышлять над тем, что такое судьба. В какой степени она зависит от самого человека? На что в жизни идти можно и нужно, а на что — нельзя? Сообразно названию нашего портала: почему нет? Этот вопрос встает особенно остро, когда на кону возможность заработать. Собственно, он послужил основной темой для интервью, которое провел Игорь Свинаренко.
– Скажи, Евгений, почему у нас часто спрашивают артистов и художников о политике, экономике, о смысле происходящего в России? Как будто они политологи, экономисты, философы… Вот твой коллега Серебряков не так давно объяснил нам всем, в чём русская национальная идея: хамство и наглость…
– Он и меня, как русского человека, оскорбил этим высказыванием… Его так любят здесь – как нигде не любят. Его здесь обожает публика. Поэтому – как ты смеешь такое говорить?.. Я уже не говорю о том, что именно здесь он зарабатывает деньги… …А почему ты говоришь, что он мой коллега?
– Вы оба выступаете со сцены.
– Коллеги у древних греков – это люди, финиширующие вместе. Для меня многие люди, выступающие на сцене, делающие кино, пишущие какие-то тексты, не являются коллегами. Коллеги для меня – это архитекторы, врачи, люди, работающие для своих современников, достигающие какого-то результата. Мы вместе работаем на Родину. Я вот никогда не говорю – «в этой стране». Я говорю – «в России» или «на Родине».
– Но вернёмся к нашим баранам… По-твоему, это нормальное явление, что у медийных лиц, просто потому что они известны, спрашивают об устройстве мира? Как ты к этому относишься?
– Нормально отношусь. Имея в виду, что вряд ли кого-то может серьёзно интересовать мнение о политике России ребят из Comedy Club. Или каких-нибудь футболистов.
– Ахеджакову и Басилашвили часто спрашивают.
– Ну, ты сейчас назвал людей, у которых есть политический опыт. Басилашвили был депутатом, насколько я помню. Это люди, про которых известно, что они умные, участвовавшие в больших художественных произведениях – хороших спектаклях и великом кино.
– И потому что они известные.
– Ребята из Comedy Club в определённых кругах более известны, но никто не будет расспрашивать этих клоунов на экономические темы. Их можно спросить о моде, о том, что они едят, где отдыхают, какие спиртные напитки они употребляют. Наверное, у футболистов и хоккеистов можно спросить, какие они водят машины. Но их мнение о политике и экономике не может нас интересовать. Зато нам хочется знать, что думают о происходящем в стране и мире люди, которых мы считаем умными, значительными, думающими. Конечно, их мнение будет интересовать всех.
– Вот и тебя часто спрашивают – чей Крым?
– Меня никто не спрашивал. Я сам высказался. Сам!
– Ты сказал что-то вроде «не в целях правды, но в интересах истины». Что присоединение Крыма – это незаконно, но справедливо.
– Да!
– Чисто русская проблема, как лучше поступить – по справедливости или по закону? Как делить – честно, или по-братски, или поровну?
– Я человек законопослушный и не нарушаю никаких законов.
– Никаких?
– Я считаю, что не нарушаю. Хотя, по мнению украинских людей, нарушаю – когда езжу в Крым. В Севастополе есть моя публика. Но. Крым – это территория России, в которой я живу. В этом смысле я не нарушаю никаких законов. И никто мне никаких претензий не может предъявить – ни Соединённые Штаты, ни Украина. Но при этом я не еду в Донбасс, чтобы не пересекать незаконно украинскую границу и не нарушать украинских законов.
– В плане геополитики мне очень нравится история из твоей жизни – как ты в 90-м году поехал в эмиграцию в Берлин. По еврейской квоте. И тебя в лагере для беженцев поселили с марокканцами.
– Нет, никакой еврейский квоты не было. Я просто обратился в правозащитную организацию там и сказал, что я обиженный еврей, что меня притесняли на почве антисемитизма. И они, как гуманные люди, поселили меня в общаге для беженцев – только не с марокканцами, а с афганцами.
– И они отняли у тебя всё твоё имущество. Что напомнило тебе твою службу на флоте.
– Да. На флоте у меня всё забрали старослужащие – ну так они всё у всех забирали. Мне это неинтересно обсуждать, я про это написал книгу.
– Скажи, а насколько это было для тебя важным опытом, когда ты в Берлине на улице давал концерты? Когда ты выступал с пантомимой и так зарабатывал? Это была работа по твоей будущей специальности – я правильно понимаю?
– Нет. Опыт такой, что больше этим заниматься не надо. Никакой профессиональной работы на улице быть не может. Все эти художники на Арбате, которые рисуют, с позволения сказать, портреты, – не более чем форма попрошайничества. Фактически они собирают милостыню. Никакого развития в этом нет и не может быть.
– Для тебя это был тяжёлый, неприятный опыт?
– Нет, ну тогда это было весело, я себя обманывал, тешился мыслью, что это – настоящая работа. Потом понял, что это – тупик. Это зарабатывание на хлеб даже без масла. Возможность зацепиться и жить за границей.
– Сколько ты тогда зарабатывал?
– За четыре часа работы можно было получить пятьдесят марок. Вообще, когда тебе двадцать два года, то можно спать в спальном мешке, есть сушёную подмётку и запивать водой из лужи.
– А в сорок, в пятьдесят лет? Важная вещь. Знаю, ты отказывался от денежных проектов, если они тебя не привлекали. Были же такие случаи. Ты говорил и писал что-то в таком роде, что богатство отвлекает человека от жизни, от смысла жизни.
– Важно, как ты заработал богатство. Если в профессии, то всё в порядке. Мне легко говорить – я один на сцене, я могу себе позволить не делать того, чего не хочу. А зарабатывать деньги предательством профессии – это то, что лишает человека смысла и возможности работать. Это я говорю о корпоративах.
– А там полтинник долларов за вечер – это не предел.
– Смотря кому. Я стараюсь про это даже и не знать. Про то, что есть такие деньги. Любой корпоратив, подчёркиваю, любой, без исключения, – это унижение артиста. Можно всё что угодно говорить, но это всегда унижение, это всегда обслуживание каких-то людей. Именно не выступление, а обслуживание. А унижение всегда отвратительно. И когда люди занимаются этим, у них возникает сначала стойкая неприязнь, а потом ненависть к тому, что они делают. И артист перестаёт создавать новые произведения. Эти деньги, которые платят за корпоративы, – они кажутся лёгкими. А на самом деле они разъедают душу. И уничтожают профессиональное в человеке. Мы знаем много музыкантов – не будем их называть, – которые погибли исключительно из-за корпоративов.
– Да ладно! Прям буквально погибли?
– Как творческие единицы. Их десятки, этих людей, которые блеснули, их полюбили люди, и они поняли, что концерты – это редко и трудно. Проще сыграть несколько корпоративов и получить деньги намного большие, чем зарабатывая во время тяжёлого тура по Дальнему Востоку. Потом смотришь – у них почему-то не выходит новых альбомов, а выходят только синглы. Смотришь – человек мелькнул в каком-то предновогоднем концерте и у него появилось ещё больше корпоративов. Потом смотришь – почему-то человека забыли вообще. Потому что он играл сначала по заказу на юбилеях каких-то банков, а потом он играет на дне рождения пятнадцатилетней дочери хозяина какой-то шашлычный. И всё! И человек в свои тридцать – сорок – сорок пять лет уже существует в прошлом. Обслуживание вот этих людей, которых он не любит и не уважает, – унижение самого себя! И человек на это согласился сам! Цена на его выступления постоянно падает, он доходит до совсем низких показателей. Он живёт в прошлом. Играет песни, которые написал пятнадцать лет назад. Это ужасно! Но это обязательно происходит. С теми людьми, которые отказываются от профессиональной деятельности. То есть перестают исполнять свои произведения для людей, которые покупают билеты по собственной воле.
