В Америке право на поиски счастья было прописано в официальных текстах больше двухсот лет тому назад. Правда, это право сводилось вот к чему: право на свой участок земли, на свой малый бизнес… А что у нас? «На свете счастья нет!» — помним по школьной программе. У нашего человека всегда судьба превратна, и мы никогда не имеем того, чего хотим. Или имеем? Просто каждый получает своё? Писатель и инженер человеческих душ Александр Кабаков в беседе с журналистом и писателем Игорем Свинаренко разобрался в индикаторах счастья.
— Саша! Я перед нашей встречей думал про дедушку Эрнста Неизвестного. Он когда-то рассказывал мне об упущенных им возможностях. Про то, какие он не использовал шансы в жизни. Его звали жить в разные страны на полное содержание, внедряли в аристократические круги и всё такое прочее. Но ему скучно было сидеть на пафосных ужинах, а хотелось быстро выпить стакан водки, закусить пельменями — и бегом работать. Светские беседы, всё это занудство, фраки — это ему не нравилось. А у тебя нет ощущения, что ты чего-то упустил? И если есть, почему так вышло? Ты не думал об этом?
— Думал. И, подумавши об этом, я пришёл вот к какому выводу. Причина в том, что не положено мне быть богатым и успешным.
— А хотелось? Мечтал ли ты стать богатым?
— Нет. Богатым я стать и не мечтал. А мечтал я быть успешным. Но это и деньги, и тиражи, и слава — всё вместе.
— Вот бывает так, что человек успешен, а денег у него нет.
— В писательской профессии, как правило, если ты успешен, то рано или поздно приходят бабки. Какие-то.
— Варлам Шаламов — это успех? Или нет?
— Когда он умер, его известность не могла сочетаться с успехом.
— Веничка Ерофеев. Успешный?
— Рак гортани у него был. Кто тут поможет?
— Андрей Битов. Слава есть, денег нету.
— Он по всему миру читал лекции. Признан русским писателем номер один. А денег нет, наверное, потому, что он их потратил.
— В молодости главная мечта у тебя была — издать хоть одну книгу. И вот она сбылась. План даже перевыполнен. Сколько у тебя книг? Двадцать пять, наверное, вышло?
— Что-то вроде того. Но счастье? Вот я не согласен с Пушкиным, с его словами о том, что на свете счастья нет, а есть покой и воля. Покой и воля — этого для пишущего человека недостаточно. «На свете счастья нет, а есть успех» — вот бы я как сформулировал. Счастье и успех — это вроде одно и то же. А не совсем…
Я слушаю Кабакова и думаю, что формулировки у него литые. Небось, много думал про это! Вслушивался в свои ощущения. Проводил замеры. Вот, небось, о чём он размышляет бессонными ночами…
— А Пушкин сам-то был успешным? — спрашиваю я эксперта по счастью, каким мне видится Кабаков.
— Да, конечно! Он всё сделал, что хотел. Конечно, это успех!
— Какой же это успех, когда человека застрелили в 37 лет? Он тебе в сыновья годился бы.
— Не застрелили, а стрелялся… У Пушкина было восемьдесят, что ли, вызовов на дуэль. Примерно половина людей, которых он вызывал, осознавали, что перед ними русский гений. И стреляли в воздух. А кто-то целился, но промахивался. Стреляли его противники. А Пушкин стрелял хорошо, он постоянно тренировался. Это нормально — он же был дворянин. И потому не мог не стреляться. Ну, точно так же не мог не стреляться и Дантес — он был офицер. К слову, не мог не стреляться и Мартынов. Если не стреляться, то офицеру оставалось одно — застрелиться.
— А скажи-ка вот что: ты чем занимался, когда тебе было 37 годков?
— Да уж не стрелялся. В основном водку пил…
— В 37 ты ещё не успел сделать великую книжку. Да и вообще никакую ещё не успел.
— Да. Первая книжка у меня вышла, когда мне было 40 лет.
— И ты уже живёшь 34 года счастливым человеком.
— Нет! Потому что кроме желания издать что-нибудь есть и желание написать что-нибудь хорошее. Издать что-нибудь — это довольно убогое желание. Мне хотелось не просто издать книжку. А чтобы она была замечена.
— Это получилось.
— В 89-м году. Сколько мне лет было? 46. Хочу тебе сказать, что ты к моей биографии прикладываешь чужие мерки. А один человек не бывает счастлив и доволен, как другие люди.
— Не только семьи, но и люди счастливы или несчастливы каждый по-своему. Скажи, а объехать мир мечтал ты?
— Я довольно безразличен к таким впечатлениям.
— Неужели тебе не хотелось съездить в Париж и Нью-Йорк?
— Париж, на который я смотрел, стоя на Новом мосту, в самом центре города… Это самый старый и самый знаменитый мост из действующих в Париже, ну и всё такое, про него даже снято кино художественное, «Любовники с Нового моста». Так тот Париж, который я оттуда увидел, мало чем отличался от картинок, которые я рассматривал раньше.
— Что, прям совсем не цепляло?
— Ну, в какой-то момент, конечно, впечатляло. Но недолго. Эти впечатления от путешествий… Помню, я как-то в самолёте летел по фантастическому маршруту: Москва — Белград — Дубай — Сингапур — Мельбурн — Сидней, не было же прямых рейсов тогда. В Белграде в то время шла революция… И была жара. А там же пересадка. Так нас выгнали из самолёта, но из аэропорта не выпускали, и мы только могли видеть, как за стеклянными стенами ходили солдаты с автоматами. Дальше мы полетели в Дубай, там было плюс 50… Поскольку граждане богатых стран не любят работать, полицейскими там были пакистанские женщины, они по этой жаре ходили в шерстяных мундирах, с замотанными лицами. Летим… И вот в какой-то момент я очнулся и говорю себе: «Куда это я лечу? A-а, в Австралию. Ни фига себе». Ну и всё. И продолжил дальше выпивать. И, выпив ещё, потерял сознание. По креслу сполз вниз. Пришёл стюард и сказал моей жене: «Мадам, вы не пугайтесь, он просто выпил весь запас виски на борту».
— Это сколько ж было?
— Не считал. Я не придаю этому значения и не люблю, когда люди хвастаются тем, что могут много выпить. Так вот, стюард взял из моей слабой руки стакан с виски, залез в него пальцами, вытащил оттуда не успевшие растаять кубики льда и кинул их мне за шиворот. Я очнулся и спросил его: «Выпить есть?» — «Нет, — отвечает, — ничего не осталось, вы же всё выпили».
